Но вот трущобы остались позади, и мир снова сказочно изменился. Идеально чистая улица, свежая штукатурка домов, до блеска отмытые окна. И вывески, родные, русские вывески: «Аптека», «Парикмахерская», «Пекарня».
– А вот и кафешник. – Марьяна лихо притормозила у домика в стиле средиземноморского шале. – Держат китайцы. Но кухня всякая. Пицца, суп луковый. Даже борщи варят – их, правда, никто не ест, кроме мэра нашего чиканутого.
Девушки вошли внутрь.
Полумрак, прохлада. Но народу немало. Пары, дамские компании. Старички с шахматами. Мужики с пивом. От каждого столика Марьяне улыбаются, машут. Показывают на свободные стулья.
Но юная спортсменка решительно произнесла:
– Сядем сами, а то смотрят на тебя, как на слона. Свежачок приехал! Сейчас начнут выспрашивать, поесть не дадут.
Марьяна уверенно продвигалась к свободному столику у окна. Таня послушно следовала за своей провожатой. И вдруг отчетливо услышала в спину:
– Гадина!
Вздрогнула, обернулась. Столик. За ним угасает потрепанная дама – очень похоже, будто картина «Любительница абсента» ожила.
Встретилась с Таней взглядом, губы в нитку, глаза плещут гневом:
– Тварь!
– Это вы мне? – растерялась Садовникова.
Марьяна обернулась, поморщилась, схватила ее за руку:
– Пошли отсюда быстрее.
Протащила Таню в другой конец кафе, усадила, сказала:
– Вот меню. Выбирай.
Но Садовникова отодвинула кожаную папочку:
– Кто эта женщина?
– Ой… ну, это Митькина мама.
– А что я ей сделала?
– Ты – ничего. Это она меня убить хочет. Как всегда.
– Убить тебя? За что? – опешила Таня.
Девочка поморщилась:
– Мой батя ее сына на машине сбил. Насмерть. С тех пор она рехнулась, – тяжело вздохнула. Добавила: – И батя мой тоже. Оба вообще не просыхают. Но ты не бойся. Главное – не смотри на нее. Она сама никогда не подойдет и ничего не сделает. Только шипит, когда мимо проходишь.
– Ох, Марьяна, – покачала головой Садовникова. – Сроду я ни над кем крыльями не хлопала. Но мне за тебя почему-то страшно.
* * *
В шесть вечера Таня вышла на террасу.
Солнце залихватски тонуло в океане, ее первый день на острове Матуа уходил в небытие. Странные он оставил впечатления!
Самым сильным оказалось разочарование.
Садовникова (когда изредка размышляла об идеальной жизни) представляла себе именно такой остров. Уединенный, богатый, где все равны – по статусу и образованию. Не надо гнаться за хлебом насущным, нет смысла сплетничать, нет поводов ссориться.
Однако какой там рай! Ощущение, будто попала в очередь в муниципальной поликлинике. А то и на зону. Атмосфера в кафе, казалось, вот-вот заискрит. Всего-то час с Марьяной просидели – и услышали минимум три разговора на повышенных тонах. Одну ссору с криком. И драку – причем сцепились двое благообразнейших джентльменов.
Таня каждый раз, когда где-то за столиком повышали голос, вздрагивала. Девочка посмеивалась:
– Чего ты трусишь? У нас всегда так.
– Но почему?
Марьяшкины глаза погрустнели.
– Типа, из-за выпивки.
Приблизила голову к Татьяне, понизила голос:
– А еще местные – ну, чилийцы, – говорят: место про́клятое. Здесь всегда бунты, войны были. Потому остров нам и продали за копейки.
Грустно отхлебнула ледяной воды, добавила:
– У меня папка, пока сюда не переехали, со мной возился. Помогал. Побазарить с ним всегда можно было. А здесь – как заколдовали. Меня будто нет. И выпивать начал. Каждый день по чуть-чуть, потом все больше, больше. Брат тоже – с тринадцати кирял. Я и думаю: во-первых, место нехорошее. Плюс чокнутый профессор атмосферу травит. Вот у народа крышу и рвет. Может так быть?
– Нет. До подобного наука еще не дошла, – улыбнулась Садовникова.
– А почему тогда братка в Майами уехал – и сразу пить бросил? – с вызовом спросила Марьяшка.
– Да в Штатах просто до двадцати одного года спиртное не продают, – парировала Татьяна.
– Всегда можно достать, если нужно, – упорствовала девочка.
Таня взялась спорить, доказывала, что американцев по-мелкому подкупить невозможно, и Марьяну почти убедила.
Но только сейчас, на террасе, ее саму охватило странное чувство. Ужасно захотелось выпить.
Ноги будто сами подвели к холодильнику. Ледяное вино. Фрукты на закуску. Солнце утонуло в океане.
Выпила залпом. Со страстью. Будто матерая алкоголичка. И немедленно бросилась наливать второй бокал.
«Не бывает такого! – в изумлении подумала она. – Я всегда сама себя контролирую!»
Вторую порцию выпивки старалась смаковать – но все равно оприходовала за пять минут.
Больше, к счастью, не хотелось.
Таня с удовольствием схрумкала два суперсладких банана.
Бездумно уставилась на зелено-серо-синие бурлящие воды. Что, черт возьми, происходит?
Сегодняшнюю вдруг возникшую страсть к вину – ладно, спишем на джет-лег и стресс от смены климата и обстановки. Но как быть с прочими странностями?
Педофилии – в один голос кричат мэр, Марьяна и Марк – на острове нет. Но зачем к теме тщательно подогревают интерес? В мире полно писателей, артистов и прочих гастролеров. Но выступить на Матуа зачем-то приглашают девятилетнюю девочку, успевшую выйти замуж и развестись. И очень взрослый спектакль «Ромео и Джульетта» тоже непонятно почему представляют дети. Островное начальство словно само скользкую тему провоцирует – а потом с ней борется. В чем смысл?
Может, Валерочка сумеет разобраться?
Вернулась с террасы, улеглась в кровать – вид на океан от этого хуже не стал, – включила лэптоп. Но тщетно пыталась открыть почтовый сервер. Значок вай-фая то и дело исчезал. Бесконечно долго крутилось колесико с вежливым: «Please, wait», а дальше связь обрывалась.
Таня сбросила с колен компьютер, перекатилась к тумбочке, где лежал телефон, взглянула на экранчик – та же картина.
А обещали неограниченный доступ.
Ладно. Поругаться с местным начальством еще успеем. А пока что она включила мобильный Интернет и все-таки отправила письмо. Потом проверила баланс. Обошлись несколько строк почти в пятьсот рублей. Мощные расценки. Но что оставалось делать? Ей все равно надо было сообщить домашним, что она добралась в целости и сохранности.
Зато городской телефон работал исправно. Приятная мелодия звонка, слышимость изумительная.
Марк. Веселый, чуть насмешливый:
