Мила – в своем мире. Оперлась спиной о дверь без стекла, короткие волосы вздыбились на ветру смешной щеткой, чему-то улыбается, напевает старую-престарую «Третью жизнь за рулем»
[16].
Анжела – более чуткая. Или просто выпила меньше. Ласково спросила Татьяну:
– Тебя на спектакль кто пригласил?
– Э… Максимус.
Нисколько не удивилась. Улыбнулась:
– Значит, езжай спокойно домой. Он все организует и машину за тобой пришлет.
Таня мимолетно вспомнила московское бытие. Когда ходили в театры – всегда бежали прямо с работы. Еще, бывало, на первый акт опаздывали – если начальство ближе к вечеру совещание затевало.
Но тут совсем другие нравы. Анжела продолжала просвещать:
– И вообще, ты в офисе зря торчишь. У нас на работу никто не ходит. Дома уютней. А если кому понадобишься – все равно найдут. – Секунду подумала, со вздохом прибавила: – Везде.
Джип затормозил у Таниного пряничного домика.
– Ну и скорлупа! – пригвоздила Мила.
– Зато вид на океан сумасшедший, – защитила Анжела. – Я к тебе на террасу приду пейзаж писать. Пустишь?
– Просто так не пускай, – строго произнесла Мила. – Пусть в обмен ампулку принесет, – хихикнула, – от профессора Кикина.
– Слушай, как ты достала со своими…
Конца фразы Садовникова не услышала – джип мягко покатился с горы.
Таня отперла дверь. Сбросила туфли. Первым делом прошла на террасу. Ух ты! А здесь побывали. Пол чисто вымыт. На ротанговом кресле заботливо сложен плед. Но самое интересное на столе. Букет лилий. Маленькая бутылка вина. А блюдо, полное фруктов, прижимает записку.
Садовникова нетерпеливо ее схватила:
«Дорогая Таня, надеюсь, первый рабочий день прошел хорошо. Заеду за тобой в 17.00».
Вместо подписи – буковка М.
Сам великий Максимус за ней заедет?
Таня взглянула на часы и метнулась обратно в дом.
Успела все, даже полежала полчаса с маской.
Но в зеркале себе не понравилась. Идеальный макияж не скрывал тревоги во взгляде. И морщинка между бровей топорщилась – как всегда случалось, когда волновалась.
До пяти вечера еще оставалось время, и она вышла на террасу. Океан к вечеру присмирел, только где-то совсем далеко взвивались белые гребешки пены.
Вино – специально для слабого пола! – оказалось с отвинчивающейся крышкой. Таня налила себе полбокала. Очистила банан. Укрыла ноги пледом.
Она никогда не влюблялась с первого взгляда. Но Максимус ее ошеломил.
Деликатный стук во входную дверь. Таня сделала глубокий вдох. Она специально не запиралась. Створка мягко открылась. Прошелестели шаги. А вдруг Максимус безо всяких преамбул ее поцелует?
– Танечка, добрый вечер! – раздался радостный голос из-за спины.
Резко обернулась. И огромным усилием воли скрыла разочарование во взгляде.
Вот вам и буковка М.
Перед ней стоял смешной юноша Марк. В костюме, при бабочке.
«Вот я овца! Возомнила!» – ругнула себя Татьяна.
Но немедленно одарила парня благодарной улыбкой:
– Привет! Это ты прислал цветы? И вино?
Он кивнул:
– Я еще и весь холодильник забил. Не видела?
– Не-а, – честно призналась. – Я прихорашивалась. Не до еды.
Продолжала сиять, а сама думала: «Значит, у него ключ от моего дома. И еще у кого-то – не сам ведь Марк мыл полы на террасе! И видеокамеры, возможно, есть».
Скрывать вроде нечего – но неприятно чертовски.
Особенно потому, что в спальне не удержалась: вертелась голая перед зеркалом и пропела на оперный манер: «О, Максимус! Ты прекрасен и велик!»
– Выглядишь сногсшибательно! – восторженно изрек Марк.
«Не для тебя старалась», – грустно подумала она.
Но, конечно, поблагодарила.
Они вышли из домика. Машина в этот раз оказалась с крытым верхом.
– Специально такую взял, чтобы тебе прическу не растрепало, – прокомментировал юноша.
«Что тебе от меня надо?» – в раздражении подумала Татьяна.
Сел сзади, рядом. Придвинулся вплотную. Поглядывает – одновременно робко и жадно. Как отвязаться от бедняги?
К счастью, театр оказался в трех минутах езды.
– Ничего себе! – выдохнула Таня, когда увидела.
На холме, в стороне от магазинов и жилых кварталов, возвышалось чрезвычайно изящное, с шестью гордо взметнувшимися колоннами, здание. Под крышей – в пику коням Большого – восседал Нептун в окружении русалок, нимф и морских коньков.
– Тысяча восемьсот мест. Как в Московском дворце молодежи! – гордо проинформировал Марк.
– А чей проект?
– Святослав Архирейский.
– Я о нем что-то слышала.
– Тоже здесь, на острове, живет.
– Смотрю, вы собрали лучшие умы, – пробормотала Татьяна.
– Так и задумывалось, – не без гордости отозвался Марк.
«Ты-то, малыш, каким образом причастен?» – ехидно подумала Садовникова.
Надо при случае разобраться с этим перцем. Кто он? Откуда столько уверенности? А вдруг… вдруг это и есть младший брат Максимуса? Тот самый поздний ребенок? По возрасту подходит. Правда, обращался властитель острова с парнем будто с собачонкой. Но, может, так и положено с младшими братьями?
К театру со всех сторон стекалась публика. Некоторые выходили из лимузинов, но большинство явилось на «Смартах», «Тико» и прочей мелочи. Многие презентабельные с виду дамы и господа подруливали на простецких велосипедах. Двое веселых юношей прикатили на тук-туке.
Марк вел Татьяну под руку, отвечал на приветствия и просто лучился от важности. Садовникова чувствовала, как ее ощупывают сотни любопытных глаз, и чуть не ежилась от неловкости. В Москве привыкла: только любопытный джигит обожжет горящим взором, а остальные текут равнодушно. Но здесь решительно все, обоих полов, поглядывали на нее. И чего только не читалось во взглядах! Доброжелательный интерес – и надменное равнодушие. Зависть – и любопытство. Одна эффектная девушка взглянула с вызовом и насмешкой. Когда встретились глазами – презрительно фыркнула и отвернулась.
Таня шепнула Марку:
– Чего это она?
– Кто?
– Ну, вон. В розовом платье. Блондинка.
– Злится, – вздохнул Марк. Понизил голос: – Метила на твое место. Но Максимус решил из Москвы свежую кровь призвать.
