Таня никогда не воспринимала Анжелу всерьез. Слишком та открытая, взбалмошная. Не очень умная. Игра в шпионов – безусловно, очередная глупость. А если нет?
Ей стало совсем тревожно. Она ведь и сама считала: кто-то здесь, на острове, убил Марьяну. Подставил Хорхе и Мигеля. Второй чилиец, скорее всего, тоже мертв. В байки насчет персонального катера верилось крайне слабо.
А если я полезу в это дело? Что будет со мной?
«Может, Анжела хочет о чем-то другом поговорить?» – с надеждой подумала Садовникова.
Но едва увидела подругу – перепуганную и гордую от сопричастности, – поняла: речь, конечно, пойдет о погибшей девочке.
Дальний пляж на северной оконечности острова популярностью не пользовался. К вечно холодной воде добавлялись скалистое дно, сильные течения и морские ежи. Поэтому даже вездесущие уборщики сюда не заглядывали, и сейчас терпко пахло гнилыми водорослями, дохлой рыбой. Грустное место. Ветер – ни дома, ни деревья его не сдерживали – завывал насмешливо, с присвистом.
Анжела опасливо огляделась. Потом взяла Татьяну за руку, потянула на холодный песок. Когда уселись, вполголоса спросила:
– Хвоста не было?
Садовникова улыбнулась:
– Анжелка! Если ты про дружинников, то они в баре сидят. Я видела, когда проходила.
– А камеры? – тоскливо произнесла художница. – Кикин мне говорил – на острове полно скрытых.
– Ну здесь их точно нет, – заверила Татьяна.
– А если ты меня сдашь? – Тон Анжелы стал совсем скорбным.
– Слушай, да не хочешь – не говори! – начала злиться Садовникова. – Мне самой куда проще ничего не знать.
– А вот нет, – злорадно возразила Анжела. – Скажу. Чтобы ты тоже мучилась. Я у Кикина в бумагах роюсь. Все время.
– Зачем? – удивилась Таня.
– Как – зачем? Чтобы прижать, если что. Он ведь, сволочь, ко мне ходит как к себе. Обстирываю его, кормлю, ублажаю. А он стручок свой всунет-вынет, по попе шлепнет, цветочек купит – но про свадьбу ни звука. Пока ладно, меня устраивает. Но если слинять захочет – я его мигом за жабры!
– И много у тебя уже компромата? – поинтересовалась Садовникова.
– Да лет на десять. Строгого режима, – без тени улыбки отозвалась художница.
– Во как! А что он такого натворил?
– Тебя не касается! – фыркнула Анжела. – Это мой бизнес.
– Чего тогда звала?
– А то, что я вчера решила в его комп залезть. Идея была – карту Марьяшки найти. У нас гинеколог-то один – Кикин. Вот я и подумала: вдруг родители ее к нему водили?
– И что?
– Нашла. – Анжела перешла на шепот. – Совсем недавно на осмотр приходила. И была девственница. Кикин ее через попу осматривал, как положено в таких случаях.
– Н-ну… я почему-то так и думала, – отозвалась Татьяна.
– А почему тогда все кричат – шалава? Этому дала, тому дала?! – возмутилась Анжела.
– Дураки. Я тоже больше дружила с мальчишками. Ходили вместе в походы. Но мне и в голову не приходило с ними спать. По крайней мере, в школе. Но бабки у подъезда иногда звали меня проституткой, – улыбнулась Садовникова.
– Хорхе, значит, ее изнасиловал!
– Тебе Кикин сказал? – спросила Татьяна.
– Да нет. Он трупов не касается. Это просто я так думаю. Чилиец завел Марьяну на скалу. Испортил. А когда она начала угрожать, что сдаст его, столкнул вниз. И сам спрыгнул.
– А если они по обоюдному согласию?
– Зачем тогда прыгать?
– Не знаю. Равновесие, может, не удержали. Несчастный случай. Или он ее замуж позвал, а она отказала…
– Какой замуж! У него жена. Марьяна белая, и ей двенадцать лет. Нет, ерунда. Как бы узнать, что там на самом деле было! – Анжела стукнула кулаком по песку.
– Нам ведь обещали следствие. Официальное заявление, – напомнила Татьяна.
– Ой, о чем ты говоришь! Кто тут будет разбираться? Этот жердяй тупоголовый? Его дружинники вечно косые? А официальное заявление – это то, что думает Максимус.
– Но даже если Хорхе ее изнасиловал – что теперь? – резонно возразила Татьяна. – Оба мертвы. Наказывать некого.
– Но была у них любовь? Или нет?
В глазах Анжелы читалось жадное любопытство.
Таня прекрасно знала ответ. И ей был очень нужен союзник. Надежный. Умный. Понимающий. Но никак не болтушка Анжела.
И поэтому Таня не стала говорить, что уверена: на скале находился кто-то еще. Третий.
* * *
В офис Таня не вернулась.
Вместо работы сидела дома, черкала в блокноте:
1. Отец Марьяны. Поговорить. Как и когда?
2. Брат рыженькой. Которому Марьяна якобы врезала. Имя? Адрес? Найти, пообщаться.
3. Мать погибшего соседа. Узнать, где была вчера.
Международная телефонная связь и Интернет по-прежнему не работали. Ближе к вечеру позвонил Марк, похвастался:
– Инфаркт отчиму не грозит. Я твое сообщение самым первым отправил.
«Толку-то? – тоскливо подумала Садовникова. – Поговорить с Валерочкой все равно никак».
И яростно разорвала листок с планом действий. Марьяну дико жаль, но следствие она вести не будет.
Девочку не вернешь, зато сама пострадаешь.
Но спокойно вернуться к рекламным стратегиям после всего, что случилось, у нее не выходило.
«Интересно, что сегодня в баре?»
Таня не сомневалась: аншлаг. Поминают. Обсуждают. Строят версии. Тоже пойти? Послушать? Поговорить с народом?
«Нет, нет и еще раз нет! Ты в это дело не лезешь!»
Натянула спортивный костюм. Отправилась бегать. Выветрить из головы сыщицкие намерения.
Хотя подступал вечер, на острове было почти оживленно. Целых одиннадцать раз пришлось здороваться. Причем народ гулял не в одиночку. Стоят группками, размахивают руками. Ей безумно хотелось притормозить. Послушать. Однако заставляла себя ускорять шаг и пробегать мимо.
Но когда домчалась до набережной – остановилась как вкопанная.
На одной из вечно пустых лавочек сидела парочка. Уже редкость. А тут еще влюбленные (или кем они были?) выглядели поразительно.
Белый юноша лет двадцати (Таня пару раз встречала его в магазине) и совсем юная мексиканка. Да что там юная – дитя! Росточком не больше третьеклассницы, черты лица девчачьи, мягкие. Но грудь (пусть небольшая) имеется, да еще эффектным бюстгальтером подчеркнута.
Сидят близко-близко, его рука – на ее плече, а малявка босой ногой по голени парня водит. И глаз влюбленных друг с друга не сводят. Но в то же время ощущение – милуются напоказ. Зачем устраиваться на набережной, когда пляж абсолютно пуст?
