– Джеф. Вот в это нам точно лучше не соваться, – сквозь зубы произнесла Садовникова.
Закрыла ящик. Потянула следующий. И всхлипнула. Потому что теперь прямо ей в глаза бездумно смотрела Марьяна.
«Держаться! А ну, держаться!»
Садовникова отвернулась от лица девушки. Раскрыла свой рюкзак. Приказала Джефу:
– Раздвинь ей ноги.
Парень отшатнулся.
– Что? Я не смогу.
– Иначе ничего не получится. Делай, Джеф, делай!
Он с видимым неприятием коснулся тела. Доложил:
– Она окоченела давно. Я не смогу. Только сломаю.
– Ну давай, милый, ну как-нибудь! Аккуратно.
Парень потянул бедра девушки в стороны. Раздался неприятный скрип, что-то хрустнуло, потом ноги снова самопроизвольно сомкнулись, но Таня успела увидеть истерзанную, развороченную плоть.
Джеф тоже успел заглянуть. В недоумении выдохнул:
– She was a virgin?!
[24]
– Вот именно, – пробурчала Татьяна. – Все, Джеф. Возьми себя в руки, сделай это еще раз и держи. Мне нужно три минуты.
Парень снова растянул бедра девочки в стороны.
Таня достала фотоаппарат. Быстро сделала несколько снимков. «Я, конечно, не гинеколог, но тут не просто плева порвана. Похоже, полный разрыв промежности. И синяков куча. Марьяшка явно сопротивлялась».
Швырнула камеру обратно в рюкзак. Извлекла коктейльную палочку. Обмотала ее стерильной марлей.
– Это зачем? – Джеф смотрел со страхом.
– Нужно взять мазок. Получить образец спермы.
– Но разве не ясно, чья она?
– Слушай, твой Хорхе был нормальный, добрый и глупый парень, – поморщилась Татьяна. – Разве он стал бы ее насиловать?!
Садовникова не очень представляла, откуда и как берут мазки. Но несколько раз, насколько могла глубоко, погружала свои доморощенные зонды в тело несчастной девочки. Некоторые марли были почти сухими – их она складывала в пакеты с зипперами. Теми, на которых проступали следы жидкостей, – протирала похищенные из лаборатории предметные стекла и тоже убирала их в пакеты.
– Я больше не могу, – наконец взмолился Джеф.
– Еще Хорхе, – безжалостно произнесла Татьяна. – Вдруг это все-таки его сперма? Нам нужен образец для сравнения.
Она сама, как могла, сдвинула несчастной девочке ноги. Поцеловала холодный лоб. И задвинула ящик.
– Его должны были обмыть, – предупредил Джеф. – Ты все равно ничего не найдешь.
– Ничего. Попробуем.
Больше смотреть на мертвых младенцев, к счастью, не пришлось – в следующем выдвижном гробу оказался чилиец. Глаза полуприкрыты, кровь с лица и головы смыта.
«Блин, а как с ним-то быть? Запихивать зонд в его дружка?»
Таня решительно взяла в руки холодный и вялый половой орган. Тело Хорхе слегка сдвинулось, голова повернулась набок – и потрясенная Садовникова застыла.
В затылке чилийца красовалась аккуратная дырочка.
– Что это? – в ужасе прошептала девушка.
– Пуля, – со знанием дела отозвался Джеф. – Калибр, кажется, 7,65.
И лишь потом растерянно взглянул на Татьяну:
– Но как это может быть?!
– Черт! – Она схватила фотоаппарат, сфотографировала.
И в этот момент по коридору загрохотали шаги.
А в следующую секунду дверной замок мягко зажужжал.
Таня с Джефом только и успели в рывке достигнуть стола, что находился в углу. Спрятались под ним. Укрытие более чем смешное. Вошедшему только голову повернуть – сразу увидит.
«Мы пропали».
Таня закрыла глаза и вознесла мысленно молитву – Богородице, Христу и всем святым угодникам одновременно. Шаги. Скрежет выдвигаемого ящика.
Татьяна приоткрыла один глаз.
Ба, да это Кикин!
По счастью, он не стал осматриваться – сразу прошел к ящикам с трупами. Открыл самый нижний. Достал мертвого младенца. Таня обе руки прижала ко рту – боялась завопить от ужаса. Джефа – она чувствовала – колотила мелкая дрожь. Кикин стоял от них в паре метров. Даже смотреть не надо – просто почувствуй ее ужас. Или более материальное – терпкий запах пота медбрата.
Но профессор – в ярком морговом свете отлично видно – весь сосредоточился на мертвом ребенке. Бережно, будто добрый папочка, уложил в руки тельце и, не оглядываясь, вышел. Дверь захлопнулась. «Have a good night, doctor Kikin!» – высветилось на дисплее.
– Дьявол. – Джеф промокнул полой халата мокрый лоб. – Надо линять отсюда.
– Подожди, мне нужна еще сперма!
– К черту! Я не могу! Уходим, сейчас же! – У здоровенного медбрата явно сдали нервы.
– Одна минута…
– Нет! Или я сам охрану вызову!
– Ладно-ладно, – решила не спорить Таня.
Улик она и без того раздобыла достаточно.
Даже за половину того, что выведала, убивают без всякой жалости.
* * *
Таня ждала кошмаров, но сон получился беспробудным, сладким. Под утро привиделось: Максимус и она на Бродвее, его рука греет предплечье, вместе спешат на модную постановку. Звенит колокольчик, действие начинается, он ускоряет шаг, она в своих «Джимми Чу» на шпильках начинает отставать, колокольчик звенит громче, объятие Максимуса все жестче, он тянет, почти волочет за собой.
– Я упаду сейчас! – в отчаянии кричит Татьяна.
И просыпается.
Дверной колоколец-звонок истерит на весь дом. Еще и ногой колотят.
«Все-таки засекли? Пришли забирать?»
Отпираться бессмысленно. Образцы лежат в холодильнике.
Дверь сейчас выбьют.
Таня успела взглянуть в зеркало. Ей всегда не нравились криминальные репортажи, когда преступников заставали и показывали жалкими, бледными. Но она сама (удивительное свойство!) после опасной бессонной ночи выглядела прекрасно. Глаза сверкают, цвет лица приятно-персиковый, и даже волосы (грамотно примялись вчера банданой!) – будто только из парикмахерской.
Накинула халатик. Прошла в коридор. Выдохнула. Отперла замок.
– Ну ты и дрыхнешь! – в дом вихрем ворвалась Анжела.
Пронесло.
Татьяна прислонилась к стене. Штукатурка приятно охладила затылок.
– Ты чего? Напилась, что ли, вчера? – изучающе взглянула подруга.
Отвечать беззаботно, спокойно:
– С ума сошла! Просто читала долго.
– Врешь ты все, – прищурилась художница. – Марку небось дала. Кувыркались всю ночь, теперь отсыпаешься.
