Эти подробности Эби узнала, когда дозвонилась домой из Лондона, куда они прибыли накануне.
– Но как ты могла оставить Куинн с ним одну? – выдохнула Эби: она ужаснулась, представив, что пришлось пережить бедному ребенку.
Лучше бы она об этом не спрашивала.
– Она все забудет! – кричала сестра. – Подумай обо мне! Я потеряла мужа! Он погиб на моих глазах!
Эби услышала, как где-то рядом плачет Куинн. Сейчас они временно жили у матери в крохотном синем доме. Закладную на него перед свадьбой выкупил Джордж. Его первый подарок для тещи.
– Это ты во всем виновата, – заявила Мэрили. – У тебя теперь есть все. Если бы дала мне денег перед отъездом, как маме, ничего бы такого не случилось! И если бы вернулась, как договаривались! И зачем ты только прислала этот проклятый туалетный столик?
Такси, в котором ехали Эби и Джордж из аэропорта, остановилось перед домом матери Эби.
– Почему ты не хочешь, чтобы я пошел с тобой? – спросил Джордж и взял Эби за руку.
– Потому, что будет только хуже.
Появиться с мужем после того, как Мэрили потеряла своего, – только подлить масла в огонь ее безумия. Всю свою жизнь Эби ходила перед капризными и ветреными родственниками на цыпочках; своим спокойным характером она разительно отличалась от остальных. Ей очень хотелось, чтобы все они были довольны и счастливы. Она желала утешить их. За время медового месяца Эби обрела уверенность в себе и надеялась, что они с ее помощью переменятся, ведь никогда не поздно встать на путь исправления. Она не сомневалась, что у нее получится.
– Я сделаю для них все, что потребуется, – сказал Джордж.
– Знаю. Спасибо тебе.
Джордж глубоко вздохнул и понял: он здесь чужой. Это витало в воздухе.
– Не могу поверить, что мы уже дома.
– Я тоже, – отозвалась Эби.
Пожав его большие ладони, она поскорее вышла из автомобиля, чтобы не передумать:
– Я позвоню, когда надо будет за мной заехать.
Эби поднялась на крыльцо, подождала, пока не отъедет такси. Они впервые за год расстались с Джорджем, и чем дальше уезжал муж, тем беспокойнее становилось у нее на сердце, словно их связывала резиновая лента, которая натягивалась все сильнее и в любой миг была готова порваться. Ей уже хотелось бежать вслед за такси. Утонуть в объятиях Джорджа, чтобы кошмар развеялся и исчез. Но она повернулась и в окно увидела мать, Мэрили и Куинн; они сидели неподвижно, стоически уставившись в экран телевизора. Эби глубоко вздохнула, постучала в дверь и вошла.
И в ту же секунду в доме началась истерика. Вернувшись из путешествия, Эби хорошо выглядела, и ненависть Мэрили разгорелась с новой силой. Едва малышка Куинн робко, хотя глаза ее при виде тетки светились от радости, подошла к Эби, Мэрили оттащила ее и сообщила, что, если бы не тетя Эби, папа был бы сейчас жив. И целых три дня, вернее, три ночи, когда Эби, не раздеваясь, спала на кушетке, ушло на то, чтобы выглядеть в глазах Мэрили достаточно плохо и тем хоть немного ее успокоить.
За дни, которые супруги Ферис провели не вместе, Джордж успел заказать каменное надгробие на могилу Талберта. Его уже похоронили, но поминальной службы не было, поэтому Джордж организовал и это. Еще он встретился с риелтором, договорился, чтобы тот подыскал для Мэрили жилье. И наконец, разбил вдребезги злосчастный туалетный столик и сжег его возле дома, а мраморную столешницу закопал на заднем дворе под магнолией.
Вечером во время поминальной службы Джордж был совершенно потрясен, когда увидел измученную Эби. Мэрили настояла на том, чтобы сестра надела черное платье матери, которое было Эби совершенно не по фигуре. Мэрили и тут хотелось блистать, чтобы все видели, какая она очаровательная вдовушка. И еще она не желала, чтобы знакомые расспрашивали Эби, как прошел ее медовый месяц. Едва кто-нибудь в часовне, радуясь возвращению Эби, подходил к ней, Мэрили принималась стенать от горя, привлекая внимание к себе. Один раз даже сделала вид, будто падает в обморок.
Несмотря на протесты Мэрили, сразу после службы Джордж отвез Эби домой. Эби слишком устала, чтобы с ним спорить. Решила, что навестит сестру на следующий день.
Специально ради Эби Джордж оставил в доме включенными все торшеры и люстры, чтобы не так грустно было там находиться. Но едва они вошли, обоим все стало ясно.
– Здесь жить нельзя. Дом надо продавать, – сказала Эби, когда Джордж закрыл дверь.
– Знаю.
– Думаю, это к лучшему, – вздохнула Эби. – Тут пахнет смертью.
– У нас будет свой дом, Эби. Я тебе обещаю. Ну-ка посмотри на это.
Он протянул руку к корзинке возле двери, где лежала стопка писем, и достал почтовую открытку.
– Один мой друг сообщил, что на юге есть любопытное место, инвестиционная собственность, там озеро и несколько домиков. Хочу с тобой прокатиться – отдохнуть и посмотреть заодно.
На открытке была фотография: на берегу заболоченного озера женщина с белоснежным зонтиком в руке и двое детей, мальчик в комбинезоне и девочка в розовом купальнике, наслаждаются прекрасным солнечным днем. И надпись: «Добро пожаловать в „Потерянное озеро“, штат Джорджия». Фотография была старая, но Эби охватило странное чувство. Глупо, конечно, но ей показалось, что она видит свое будущее. Нет, ей нельзя туда ехать, зная, что придется возвращаться.
– Лизетте бы очень понравилось, – грустно сказала она. – Там, наверное, очень тепло.
Он нежно поцеловал ее в шею, осторожно, словно боялся сломать. Никто прежде и подумать не мог, что Эби – хрупкое, деликатное создание. Знал один только Джордж.
– Тебе надо выпить.
Он пошел в столовую. Эби осталась в прихожей, оглядываясь по сторонам. В доме было чисто, ни единой пылинки, но отделка – ужасная. Совсем не таким Эби представляла себе свой дом. Таким его хотела видеть Мэрили. Тот проклятый туалетный столик совсем не нужен был наверху, в спальне. Эби собиралась поставить его здесь, в прихожей, а над ним повесить красивое зеркало. Как приятно было бы слышать бряцанье ключей, когда она, по возвращении домой, положила бы их на мраморную поверхность.
Едва волоча ноги, Эби подошла к лестнице и села на ступеньки. Положила голову на колени. Она совсем выбилась из сил. Последние несколько суток, просыпаясь ночью, она никак не могла понять, где она? В Париже? Или в Амстердаме? А где же Джордж? Ей казалось, что в эти страшные секунды она страдает почти как Мэрили, и эта мысль облегчала ей общение с сестрой в ее нынешнем состоянии.
Эби сидела, клевала носом и думала, существует ли форма не врожденного, а приобретенного душевного расстройства. Она вспомнила собственную мать, вспомнила, как та после смерти мужа катилась по наклонной плоскости. Даже сейчас мать подпитывает прекрасную скорбь Мэрили собственным недовольством второй дочерью, которая так долго не возвращалась. Они же тут так страдали, жертвы несчастных обстоятельств! Вот получи они все, что им хочется, им стало бы хорошо. Но им ничего не досталось, следовательно, все вокруг виноваты.
