Чумаков ощутил пробежавший глубоко внутри холодок, как будто он ступил на тонкий лед или зыбкую болотистую почву.
Вот она, главная цель визита кабинетного чиновника. Если всю эту дипломатию перевести на обычный язык, то вопрос звучал примерно так: «Что ты решил, будешь возмущаться и требовать отыскать виновных, копаться в причинно-следственных связях последних событий, или тихо-мирно уйдешь в отставку, будешь удить рыбу и сам молчать, как рыба, тем более, что у нас и без того дел хватает…»
– Я считаю, – твердо заговорил Чумаков, отделяя каждую фразу, – что виновных в том, что со мной произошло, нет и быть не может. Каких-либо нарушений со стороны руководства погранотряда не усматриваю. События на границе ни с какими предыдущими, по моему мнению, не связаны.
– А как вы оцениваете действия капитана Козуба? Ведь он при такой обстановке не должен был везти вас на третью заставу…
«Ага, – мелькнуло у Чумакова, – козла отпущения на всякий случай выискивают…»
– Капитан Козуб, – Чумаков продолжал чеканить слова, – подчинился моему приказу как старшего по званию и должности. О нападении на третью заставу ни ему, ни мне не было известно вплоть до прибытия туда. Кроме того, капитан Козуб проявил себя в бою, как храбрый и решительный офицер. Его заслуга в том, что пограничникам удалось с минимальными потерями вырваться из окружения, не подлежит сомнению, поэтому, надеюсь, она будет отмечена должным образом. Прошу также передать руководству мою просьбу не проводить по данному инциденту расследования, чтоб не отвлекать попусту силы и время сотрудников в столь непростой для страны момент.
На лице посетителя проступило плохо скрываемое чувство облегчения, сменившее внутреннее напряжение, «фрукт» был несказанно доволен, что миссия выполнена в наилучшем виде.
– Что ж, Вячеслав Михайлович, хочу вас обрадовать. Руководство считает целесообразным перевести вас для восстановления сил в Москву, вернее, в наш подмосковный реабилитационный центр. Там вас долечат, определят степень инвалидности, подготовят необходимые документы для оформления пенсии…
Выложив двумя аккуратными горками розоватые апельсины и ярко-желтые лимоны, Готовцев пожал Чумакову руку и, еще раз пожелав скорейшего выздоровления, удалился таким же мягким хозяйски уверенным шагом.
Чумаков долго лежал на спине, созерцая горки цитрусовых. Как он ни готовился, сколько ни предполагал, что именно так все закончится, однако сообщение об отправке на пенсию больно резануло внутри, а потом заныло, как свежая рана после удаления важного органа.
«А если бы ты не согласился на предложенные условия, – ехидно спросил внутренний голос, – что могло случиться тогда? Не удивительно, к примеру, если после столь тяжких ранений и операций вдруг взяло бы и отказало сердце?»
«В таком случае из госпиталя вряд ли вышел бы, – согласился с ним Чумаков. – Потом провели бы служебное расследование, наказали ни в чем не повинного Козуба, и все».
«А, может, ты слишком расфантазировался? – выдвинуло иную версию второе «я». – Кому все это сейчас нужно? Огромная страна трещит по швам, группировки и кланы ведут разборки за деньги, власть и сферы влияния. Начинается другая игра, по новым, еще неизвестным правилам».
Второй визит капитана Козуба несколько восстановил душевное равновесие Чумакова. Как и в прошлый раз, капитан привез свежих фруктов.
– Вот, застава передает, товарищ подполковник! – обратился он по новому званию.
– Откуда информация? – удивился Чумаков.
– Мир слухами полнится, – улыбнулся Козуб.
По утомленному лицу капитана, по его чуть притухшим глазам Чумаков понял, что Козубу приходится несладко.
– Какой я теперь подполковник, хромой да латаный, – отозвался Чумаков, – я теперь отставной козы барабанщик. На пенсии один черт: майор или подполковник, разве что лишняя десятка за «звездочку». Оформят инвалидность, может, дадут «Запорожец» с ручным управлением и буду ездить на рыбалку. Вольная жизнь простого советского пенсионера, – с горечью продолжал он.
Видя «упадочное» настроение подполковника, Козуб крякнул, огляделся по сторонам и извлек из портфеля плоскую бутылку.
– Спирт медицинский для лечения, командир заставы передал, – вполголоса сказал он.
– Ну, совсем другое дело, а то все курага да дыни, – слабо улыбнулся Чумаков.
– А можно вам? – покосился на дверь Козуб.
– Мне теперь все можно, Сергеич, из пенсионеров не разжалуют.
Чумаков взял с тумбочки стакан, дотянулся до цветка и вылил остаток воды.
– Наливай! Пьешь первым по праву гостя и уговор: потом мне не «выкать». После такого крещения, что мы прошли, это не годится. И потом: я теперь лицо мирное, гражданское… согласен? Ну, давай!
– За ребят, за тех, кто не дожил, – сказал капитан и залпом выпил, не морщась. На жест Чумакова в сторону графина с водой отрицательно мотнул головой и не спеша стал жевать ломтик лимона, оставаясь таким же сосредоточенным и чуть усталым.
Чумаков взял стакан, помедлил, глядя на прозрачную жидкость.
– Правильный тост, – сказал он. – Главное, чтоб мы, живые, всегда о мертвых помнили. Светлая им память! – он выпил, поставил стакан, закусил курагой. – Знаешь, Юра, – задумчиво продолжал Чумаков, – я ведь как сюда попал, от внешнего мира отгородился. Думал: восстановлюсь, пусть тогда все разом обрушится. А на днях последние газеты перечитал… выходит, неважнецкие там дела? – кивнул за окно.
Козуб передвинул плечами.
– Ты, Михалыч, не обижайся, но я тебе даже завидую. Не пошлют в Тбилиси или Баку. О заявлении Шеварднадзе на четвертом съезде слышал?
– Это о надвигающейся диктатуре? Читал…
– Да, накануне среди депутатов было распространено письмо «пятидесяти трех», где наши силовики требовали от Горбачева применения самых жестких мер для спасения страны. Кстати, просьбу силовиков поддерживает и новый патриарх… Они настаивают на введении президентского правления и чрезвычайного положения в зонах крупных конфликтов, а это все на наши плечи. В Тбилиси пустили в ход газ и саперные лопатки, в Баку и Литве – оружие, пошли трупы…
– Да, невесело получается, – проговорил Чумаков.
– Зато при гуманитарных харчах, – горько хмыкнул капитан. И пояснил: – Сухпайки Бундесвера недавно получили для распределения, вот чем сейчас занимаемся.
Чумаков налил еще раз. Взглянул на капитана.
– А теперь выпьем прощальную. Переводят меня на днях, – ответил он на вопросительный взор Козуба, – в Подмосковье. Так что, Юра, вряд ли мы свидимся.
Они еще долго говорили, делясь наболевшим.
Через неделю, как и обещал Готовцев, Чумаков оказался в подмосковном реабилитационном центре.
Зима уже приближалась к исходу, снег часто перемежался с дождем, было сыро и зябко.
