Знакомый афганец, с которым приехал в Днепр, устроился вначале охранником в коммерческий банк, потом стал заведующим одного из отделов. Когда однажды Чумаков по привычке позвонил ему, спросить, как дела и прочее, тот холодно ответил: «Подожди, у меня клиенты…» Больше Чумаков ему не звонил.
Заметив на остановке мужчину, махнувшего рукой, Чумаков притормозил.
– До издательства «Проминь» подбросите? – мужчина наклонился к опущенному стеклу.
– А где это?
– На проспекте Карла Маркса, рядом с главпочтамтом.
Вячеслав кивнул и открыл дверь.
Высадив пассажира у длинного углового здания старой конструкции с лепными карнизами, Чумаков помедлил, соображая, куда податься. Может дальше, к «Озерке», или ехать домой заниматься переводами…
Впереди остановился милицейский УАЗик. Из него выскочили два «гаишника» и споро стали откручивать номера от припаркованных рядом машин. Хотя у Чумакова был инвалидный знак – черный треугольник в желтом кружке – Вячеслав решил ехать «от греха подальше». Завел мотор, включил первую скорость. Прямо напротив машины остановилась вышедшая из старинного здания девушка. Раскрыв сумку, стала перебирать бумаги, словно проверяя, все ли взяла. Длинные темные волосы, чуть мелкие приятные черты лица.
«Это же… Не может быть!..»
От неожиданности Чумаков отпустил сцепление, и машина, дернувшись, заглохла. Девушка закрыла сумку и пошла по тротуару.
Чумаков быстро завел машину, рванул с места и лихо притормозил у обочины, открыв дверцу:
– Мадмуазель! – окликнул он.
Несколько прохожих удивленно повернули головы, девушка тоже.
– Такси заказывали, мадмуазель? – глядя на нее, спросил Чумаков по-французски.
Лида, а это была именно она, некоторое время глядела растерянно и недоумевающе. Чумаков, улыбаясь, ждал.
Но вот целая гамма чувств разом пробежала по ее лицу.
– Вячеслав Михайлович! Товарищ майор, вы? Откуда?!
– Мы перекрываем дорогу транспорту, не хотите ли сесть?
– Ой, а я, правда, так растерялась, – призналась Лида, садясь в машину.
– Куда прикажете?
– А куда вы едете? – в свою очередь спросила она.
– Куда пожелаете. Машина и водитель в полном вашем распоряжении, мадмуазель! – сделав подчеркнуто-официальное лицо, опять по-французски сказал Чумаков.
– Я, признаться, уже почти все забыла, – рассмеялась Лида.
Чумаков почувствовал, что его начинает «нести», как когда-то в юности, когда он слыл весельчаком и балагуром, у которого не только на языке, но и в каждом рукаве было по шутке. Куда-то отошли события последнего времени, ранение, инвалидность. Ему захотелось вновь стать веселым и бесшабашным.
– Я, Лидочка, теперь совершенно свободный человек, куда хочу, туда лечу, никому не должен, ничем не обязан. Так что, как говаривал джинн из сказки: «Слушаю и повинуюсь!»
Голос получился похожим, и Лида опять засмеялась.
– Тогда, если можно, ко мне в больницу, надо бумаги дооформить.
– Ты здесь живешь и работаешь?
– Да, после практики попросила направление. Недалеко, в селе, мои живут: мама с бабушкой. Мне комнату в общежитии дали, так что работаю в городе, а на выходные домой езжу.
– А куда бумаги оформляешь, если не секрет?
– Не секрет. В пионерлагерь медсестрой посылают. У остальных семьи, дети, а я молодой специалист…
– И далеко?
– Нет, за городом. Знаете, жилмассив «Приднепровск»? Оттуда вдоль Днепра села Любимовка, Первомайка. И детские летние лагеря там.
Чумаков широко улыбнулся.
– Можешь не рассказывать, я живу в Приднепровске…
– Правда? – изумилась Лида.
– Уже почти год. А в издательстве, если не секрет, что делала?
Лида немного смутилась.
– Стихи носила…
– Свои?
– Да… Я давно пишу, еще со школы. В институте на все «капустники» сценарии сочиняла, в газетах кое-что печатали. Накопилось порядочно, вот собралась с духом, пошла в «кабинет молодого автора»…
– Ну и как? – серьезно спросил Чумаков.
– Говорят, есть хорошие. Обещали, как будет возможность, дать где-нибудь подборку…
Чумаков, помедлив, признался:
– Я тоже с госпиталя писать пытаюсь, только никому не показываю, чепуха получается. Невероятно трудно выразить мысль на бумаге, даже прозой, а в стихах, по-моему, – это вообще высшая степень литературного искусства.
– Не скажите, – возразила Лида. – Некоторые считают, что стихи писать легче и называют их менее серьезным жанром, чем проза…
– На мой взгляд, главное – какие ты вкладываешь мысли, а уж форма – дело второстепенное, – ответил Чумаков.
Они подъехали к больнице, потом еще в несколько мест, где Лида решала свои дела.
– Кажется, все! – наконец облегченно вздохнула она. – Спасибо вам, Вячеслав Михайлович, я сама бы точно не успела!
Чумаков притворно насупился.
– Так! – многозначительно произнес он. – Это никуда не годится! – Остановив машину у магазина, вышел. Вскоре вернулся с бутылкой сухого вина и коробкой конфет. – Все, пора кончать это безобразие! – повторил он.
– Какое? – улыбнулась Лида, понимая, что это шутка.
– А такое, милая девушка, что всякий раз вы напоминаете о том, что я старый и больной человек, мне это надоело.
– Я? Напоминаю? – изумилась и даже возмутилась Лида.
– Да, напоминаете своим «выканьем». Сейчас мы поедем ко мне, выпьем, как говорится, на брудершафт и после этого перейдем на «ты». Тем более что день на закате, а мы еще не обмыли нашу встречу!
Лида опять улыбнулась, как показалось Чумакову, печально и чуть устало. В этот момент он почувствовал себя мальчишкой рядом с серьезной и мудрой женщиной.
Подъехали к зданию стандартной девятиэтажки.
– Ура, лифт работает, а я думал: придется с гостьей на восьмой этаж пешком ковылять.
– Как ваша нога? – поинтересовалась Лида.
– В порядке, имеется в наличии. Если мало ее гонять, выкаблучиваться начинает, потому стараюсь спуску не давать. Пусть радуется, что тогда не позволил ее оттяпать…
Проводив гостью в комнату, Чумаков удалился на кухню. Лида, присев на диван-кровать, осмотрелась. Шифоньер, шкаф с книгами, стол, несколько стульев – вот и вся обстановка. Но все чисто и на своих местах.
Вошел Чумаков, неся шипящую сковородку.
– Вот, кашу разогрел. Прошу прощения, еда солдатская, простая.
Затем достал стаканчики для вина.
