– Любил бывать в компаниях, – отвечала Галина Францевна, – обсуждать исторические и философские вопросы. Пил редко, курил, но в последний год, по совету врачей, бросил. Вообще его можно назвать «большим ребенком», по-детски обидчивым и вспыльчивым. Порой Юра был нетерпим и даже жесток… – старая женщина вздохнула. Глаза ее подернулись пеленой давних воспоминаний, казалось, она даже забыла о присутствии Чумакова, вся уйдя в прошлое. – Однажды в Сан-Франциско нас пригласили в гости, – продолжала Галина Францевна. – Я приготовила платье для себя и костюм с галстуком для Юры. Он вошел в комнату, взглянул на одежду и вдруг вспылил:
– Я должен идти в этом костюме? Для себя ты приготовила такое красивое платье, а я – в этом? – схватив галстук, он в сердцах швырнул его на кровать.
По моим щекам побежали горькие слезы обиды.
– Юра, почему ты кричишь на меня?! Не нравится этот галстук, возьми другой, но почему ты позволяешь себе на меня кричать? Ради тебя я пошла против своей семьи, мнения родных… Я ведь все время работаю, очень тяжело работаю, и всю жизнь, по сути, посвятила только тебе. Почему же ты так ко мне относишься?!
Он посмотрел на меня, помолчал, «остывая», потом проронил:
– Потому что я идиот…
Характер у Юры был тяжелый, и мне приходилось с ним непросто, но что поделаешь, он ведь был гений!
Чумаков согласно кивнул головой, промолчав о том, что даже гению не позволено быть эгоистичным и высокомерным по отношению к самому близкому человеку.
Они проговорили допоздна.
На следующий день Галина Францевна как радушная хозяйка предложила посмотреть город.
– Но вам, наверное, это будет тяжело? – осведомился Чумаков.
– Пустяки! – махнула рукой «бабушка». – Мне все равно нужно прохаживаться, а если устану, посидим где-нибудь. Вы непременно должны увидеть наш знаменитый Аахен-Дом, ратхауз, марктплатц, как же быть в нашем городе и не посмотреть? О, нет, пойдем обязательно, тем более что с вашим приездом установилась замечательная солнечная погода, а перед этим все время шли дожди и дул резкий ветер…
К удивлению Чумакова, старушка действительно довольно споро ковыляла рядом, опираясь на его локоть. То и дело останавливаясь, она указывала палочкой, с увлечением исполняя роль экскурсовода.
Полюбовавшись массивным зданием ратуши, похожей на замок, увенчанный шпилеобразными башенками, направились к аахенскому собору, который по-немецки именовался просто и понятно «Дом». Они шли мимо почерневших и позеленевших за двенадцать веков стен, мимо чугунных решеток и оград, помнящих тонкое пение арбалетных стрел и звон клинков, свист пуль и дробный цокот картечи, оркестры мирных времен, а также музыку военных бравурных маршей и четкий ритм эсэсовских сапог по этим древним каменным плитам.
Пройдя ворота, оказались в прохладном сумраке прямоугольного помещения, на стенах которого, подсвеченные лампами, висели схемы расположения собора и прилегающих зданий, объявления о времени и порядке посещения, проведения экскурсий и прочая по-немецки детальная информация.
Через следующие двери вошли в собственно храм – центральное помещение идеально круглой формы, стены которого возносились вверх на тридцатиметровую высоту, венчаясь расписанным изнутри куполом. Восемь мощнейших мраморных колонн, соединенных арками, образовывали восьмигранник. Пол, в тон колоннам, был выстлан мозаикой зеленоватых оттенков. Во всем этом огромном пространстве ничего не было, только сверху на толстых цепях опускалась люстра, да справа от алтаря на постаменте возвышалась Дева Мария с младенцем. Сам алтарь проступал сдержанным великолепием и цветной мозаикой витражей.
Прохлада, полумрак и покой резко контрастировали с теплым солнечным днем улицы, толстые каменные стены надежно отгораживали внутренний мир обители, как бы храня само законсервированное Время.
Между восьмигранником и внешними стенами оставалось еще довольно пространства, в котором размещались старинные деревянные кресла для посетителей. Проходя мимо, Чумаков потрогал высокие и прямые дубовые спинки. И здесь только заметил, что кресла стояли «лицом» не к алтарю, как обычно, а к входу.
Все разъяснилось, когда Галина Францевна, указав пальцем вверх, шепотом сказала:
– Вон там, на втором ярусе, прямо над входом находится трон Карла Великого…
Таким образом, все посетители, как и подобало верноподданным, проходили под троном, попираемые стопами божественного владыки. Сидящие внизу также должны были лицезреть короля, не смея показать ему спину. Из двух царящих здесь символов величия – царского и божеского – предпочтение отдавалось первому. Так, впрочем, было всегда, – для избранных бог существовал лишь постольку, поскольку освящал их власть.
Заглянув в одну, вторую капеллу с редкими посетителями, Чумаков с Галиной Францевной покинули Аахен-Дом и медленно пошли по улочке.
Может, сказалась дорога, перемена климата или отсутствие тренировок, но нога все больше давала о себе знать. Усилившаяся хромота, которая вначале была почти незаметна, не ускользнула от глаз опытной медсестры.
– Что у вас с ногой? Вы совершенно не похожи на человека с артритом, однако нога у вас болит серьезно, я вижу.
– Старая рана, после операции, – не стал распространяться Чумаков.
– Что же вы молчали? – строго озабоченно посетовала Галина Францевна. – Вернемся домой, вы обязательно натрете ногу моей мазью, она очень хорошо снимает боль.
Чумаков обратил внимание Галины Францевны на тот факт, что теперь они оба хромают. Это показалось забавным, и он рассмеялся.
– О-о-о, это нехорошо, – не одобрила она. – Вы такой молодой и сравниваете меня с собой, нет-нет, вы должны быть здоровы! А теперь давайте присядем где-нибудь здесь…
Они вновь оказались перед ратушей. Вокруг аккуратные дома, нижние этажи которых занимали в основном кафе, магазины сувениров и ресторанчики, поэтому легкие пластиковые столы и стулья стояли группками в разных местах мощеной брусчаткой площади. Галина Францевна и Чумаков, выбрав ближайшие, сели. Отсюда открывался прекрасный вид на собор, отчетливо выделялись три его главных части: вход, увенчанный острым высоким шпилем, ребристый купол над центральной частью и длинная «шалашеобразная» крыша над алтарем, а также «прилепившиеся» сбоку крыши капелл.
– Вам понравился Аахен-Дом? – спросила Галина Францевна.
– Это история, – чуть подумав, ответил Чумаков, – она такова, какая есть, и тем самым ценна для людей.
– Вятщеслафф Михайловитщ, скажите, а как вы вообще относитесь к религии? Вы, наверное… атеист?
– В общем-то, да, – не отрицал Чумаков.
– Не удивительно, – констатировала Галина Францевна, – ведь атеизм царил у вас последние семьдесят лет.
– А может быть, это время было дано нам, чтобы осмотреться и уже сознательно выбрать свой путь? – возразил Чумаков. – Мне, например, все интереснее и ближе становится наше древнеславянское мировоззрение…
