– А можно взглянуть на записи вашего дедушки, может быть, в них есть упоминание о жильцах? Меня, прежде всего, интересует художник Изенбек.
– Об этом художнике мне рассказывала мама со слов бабушки. Он был из состоятельных русских, снимавших квартиры в нашем доме. У него было много картин, дедушка даже согласился на то, чтобы убрать одну из стен между комнатами, художник хотел сделать не просто мастерскую, а целую выставочную галерею. Конечно, он за это заплатил.
– Скажите, а я могу взглянуть на квартиру, в которой жил Изенбек? – с едва заметным волнением спросил Чумаков-Голубев.
Мадам Джулия беспомощно развела руками:
– Я не знаю, ведь с тех пор прошло столько времени. Неоднократно проводился капитальный ремонт, многие квартиры были перепланированы… А что касается бумаг дедушки, то они в его комнате, я сейчас прикажу Мари принести их.
– Простите, а можно взглянуть на комнату Вашего дедушки? Мне как журналисту очень важно ощутить обстановку, дух того времени, его аромат, понимаете? А это передают сами стены, старые бумаги, мебель и даже воздух! Поэтому, если позволите, я бы хотел почитать бумаги прямо в комнате, где жил их хозяин.
– О, пожалуйста, мсье Голубефф, только комната м-м… немного запущена, уж простите! Дело в том, что после смерти дедушки Жака там почти никто не жил и, по-моему, даже не делался капитальный ремонт.
Они стали подниматься по узкой «черной» лестнице наверх. Комната находилась под самой крышей.
– Здесь никто не хотел жить, потому что высоко подниматься?
– И из-за этого тоже. Но я, например, в детстве просто боялась этой комнаты. Мне все время чудились какие-то голоса и вздохи, чьи-то невнятные разговоры. Только один дедушка любил эту комнату и никому не разрешал ее трогать. А нам, детям, говорил, что там живет страшный Бабай. Мы не понимали, кто это такой, но ужасно боялись. Вы знаете, – хозяйка перешла на шепот, – мне порой кажется, что дух дедушки Жака до сих пор обитает в ней! – Она мелко перекрестилась и испугано покосилась по сторонам.
– Прекрасно, мадам Джулия, – тоже тихо произнес гость. – Если вы не против, я поживу пару дней в этой комнате, но заплачу вам, как за полноценную квартиру.
Оставшись один, Вячеслав произнес по-русски:
– Здравствуйте, господин Корней, привет вам с родины. Ну, как, поработаем вместе, а, коллега? – Как бы в ответ на его слова, откуда-то из стены послышался неясный то ли вздох, то ли всхлип. – Ну, вот и договорились, земляки все-таки, – весело подмигнул невидимому духу Вячеслав и сел за стол к кипе пожелтевших бумаг и папок, которые извлекла из старинного секретера хозяйка, перед тем как оставить гостя одного.
Почерк был мелкий и четкий. В основном это были списки жильцов с короткими, но удивительно точными характеристиками. Иногда давались детали словесного портрета. Записи были сделаны на французском. И если бы они попали в чужие руки, то ничего предосудительного в них не было, напротив, они указывали на то, что домовладелец серьезно относился к своим обязанностям. Чумаков подивился уровню подготовки разведчиков в те далекие времена. Записи об оплате за квартиры, списки должников, списание долгов, ремонты и ответы на запросы полиции о том или ином проживающем, – все рутинно, размеренно и обычно. Но за всем этим для человека, умеющего читать «между строк», проявляется личность. Полученную таким образом информацию Чумаков сравнивал с прочитанной ранее характеристикой в архивах писателя Степанова. Только ничего ни о Миролюбове, ни о дощечках, ни о тайне смерти Изенбека, ни тем более о господине Шеффеле или отделе “Ahnenerbe” в записях не было, да и не могло быть у разведчика такого уровня.
Вячеслав оторвался от чтения, прошелся по комнате, осмотрелся, прикидывая, как она расположена по отношению к общему плану дома, куда выходит окно. Так, значит правая стена комнаты – это дымоходы и вентиляционные каналы, идущие со всех этажей. Перед поездкой Чумаков основательно обновил свои познания в обустройстве такого вида помещений, а также перечитал способы оборудования тайников, особое внимание уделяя литературе конца девятнадцатого, начала двадцатого столетия.
«Уф, как душно в комнате, сказывается чердачное расположение! Надо бы устроить сквознячок. Так, где здесь вентиляция?»
Немного поколдовав с деревянной панелью в углу, Вячеслав открыл небольшое отверстие. И вдруг услышал довольно четкие голоса людей. Да ведь это не просто вентиляция, а слуховое окно! Смотри-ка, старая система еще действует, несмотря на то, что после капитальных ремонтов где-то закрасили, заштукатурили или заклеили обоями слуховые отверстия в комнатах жильцов. Не мудрено, что девочке лет эдак сорок пять тому назад здесь чудились голоса.
Так, принимая во внимание пространства между скосами крыши и стенами комнаты, а также потолком, плюс стена с дымоходами и вентиляционными колодцами, можно предположить, что хороших тайников тут возможно сотворить немало, а если учесть еще обширный чердак, да ограничение во времени 3–4 дня, то задача кажется неразрешимой. Искать наудачу нет смысла. Необходимо вжиться в образ этого человека Компанийца Станислава Поликарповича – Жака Ренье – Корнея. Сесть и перечитать все его бумаги, «впитывая» их, как свои. Представить, как замышлялась, а потом монтировалась именно эта комната, где и как удобнее было расположить тайники. Необходимо задышать воздухом того времени, ощутить его запах…
Чумаков обосновался в комнате, почти не выходя из нее. Встревоженная хозяйка несколько раз приходила узнать, все ли в порядке у мсье журналиста. Чумаков всякий раз успокаивал ее, говоря с улыбкой, что они очень хорошо поладили с дедушкой Жаком.
Осмотрев и ощупав некоторые приглянувшиеся места, он перешел к подоконнику единственного окна и полкам во встроенном шкафу-нише. Полки не поддались усилиям. А вот к подоконнику удалось подобрать «ключик», и он довольно быстро вышел из пазов. Массивная дубовая доска оказалась разборной. В ней находились четыре золотые монеты царской чеканки и паспорт на имя Пьера Вуазена. Под доской обнаружилась аккуратная стопка бумаги, исписанная теперь уже на русском, все тем же мелким почерком. Ура, удача! Это был тот самый меморандум Корнея, который так стремился найти Вячеслав.
Он погрузился в беглое чтение, выхватывая основное.
Десять лет, с 1907-го по 1917 г. царский разведчик исправно выполнял задания, сообщая в Россию о настроениях и планах русских социал-демократов, бундовцев, бакунинцев, большевиков, эсеров. Он был действительно убежденный монархист, этот самый господин Корней, и со своей задачей справлялся прекрасно. Во-первых, дом строился под его контролем и таким образом, чтобы из своей комнаты под крышей он мог слышать, что творится в любой квартире. А во-вторых, никто из постояльцев даже не догадывался, что вежливый улыбчивый бельгиец, не знающий ни слова по-русски, великолепно понимает все, о чем они говорят между собой.
После февраля 1917 г. социалисты стали уезжать в Россию, а он оказался не у дел, приказывать стало некому. Оставалось только ждать, когда все вернется на круги своя. Но проходили месяцы, годы. После Февральской революции – Октябрьская, затем Гражданская война. В Брюсселе снова появились русские эмигранты, только теперь это были такие же, как он, сторонники царя и Отечества. Они тоже ждали, когда падет большевистский режим и можно будет вернуться на родину…
