Лишившись копья, Светозар вытащил меч и вступил в схватку, быстро перемещаясь, уходя от ударов и падающих на землю лошадей и всадников. Яростная сила придавала движениям Светозара такую невероятную быстроту и точность, позволяя оставаться невредимым в страшной рубке, что даже опытные бойцы-печенеги уклонялись от юноши с обоюдоострым мечом и страшным пылающим взором. Светозар впервые вошел в то состояние, о котором так много слышал от Мечислава и других воинов, когда силы удесятеряются, и в мире не существует больше ничего, кроме желания одолеть врага. Светозар легко и быстро управлялся с мечом и часто упреждал удар противника молниеносным выпадом, или же уклонялся, а потом снова так же точно разил неприятеля.
Впереди неутомимо трудился Микула с верными соратниками, и время для них укладывалось в промежутки между взмахами меча или топора. Поэтому никто не знал, сколько прошло времени – сражались они несколько минут, час или втрое дольше, когда с другой стороны лога послышался гик и топот. Это замыкающая печенежская сотня, пройдя по боковому руслу, обошла с тыла и теперь двигалась к месту рубки. Лучники почти все погибли, поэтому редкие стрелы успели уложить лишь нескольких кочевников. Сотня с победными воплями скатывалась в лощину, устремляясь на горстку оставшихся храбрецов.
– В Коло! – сиплым басом прокричал Микула.
Его соратники, прорубившись сквозь врагов, сомкнулись в круг, чтоб принять свою теперь уже верную смерть не поодиночке, а плечом к плечу, не давая врагу ударить в спину. Их осталось немного – не более трех десятков – и печенеги с торжествующими возгласами набросились на сопротивляющееся последними усилиями коло. Многие уже не вступали в битву, а начали строиться в боевой порядок, чтобы двинуться в степь на помощь своим.
Зазвенели, скрестившись в смертельных ударах, мечи и сабли. И в этот миг еще более сильные и дружные возгласы потрясли воздух – к месту сражения во весь опор мчалась личная сотня боярина Кореня, блестя на солнце начищенными доспехами. Это были рослые отборные воины, к обучению которых боярин относился особо ревностно. Они могли разметать не только эти три-четыре сотни печенегов, но с такой же решимостью выступить и против тысячного отряда, и неведомо, на чьей стороне была бы победа.
С криками: «Ра-ва! Рр-а-ва», которые сливались в единое волнообразно колеблющееся «У-рр-а-а!», конная кавалькада разделилась на две части и с ходу окружила растерявшихся печенегов, которые не знали, сколько их осталось и сколько рассеялось в лесу. В живых не было ни Тураган-бея, ни многих других военачальников, поэтому степняки сразу ослабили тугое кольцо вокруг Микулы и начали отходить. Разметав начавшую разбегаться и сдаваться в полон вражескую силу, дружинники во главе с сотником Лютым пробились к окруженным воям, которые, завидев подмогу, разразились радостными криками. Их силы будто удвоились, и они ожесточеннее заработали мечами, избавляясь от последних врагов.
Но Светозар уже не видел конца сечи. В тот миг, когда он услышал торжествующий крик Прави-Рави, слившийся в единый воинственный клич-рык: «У-рра-а!» и, обернувшись, узрел летящую на выручку русскую конницу, он одновременно почувствовал, как сильно сжались мышцы спины, не желая пропускать чужого зловещего жала, которое вошло вовнутрь, обжигая горячей сталью. Черно-красные круги пошли перед глазами, так что он едва успел ослабевшей вдруг рукой парировать удар печенежской сабли. Но сделал это вяло, и сабля, едва не задев голову, скользнула по щеке и рассекла рубаху на груди, ударившись о Перунов знак. Светозар начал сползать с седла. Печенег вновь занес оружие, чтобы добить, но одна из сабель Микулы в своем бешеном вращении как бы вскользь прошла мимо занесенной для удара руки, и та вместе с зажатым в ней клинком отделилась чуть выше кисти и упала вниз. Печенег заверещал и смолк навеки. Натиск врагов, узревших русскую сотню, ослабел.
– Держи Светозарку! – крикнул Микула пожилому вою, – гляди, чтоб на землю не упал, затопчут! – а сам встал грудью перед ним, отражая сыплющиеся удары.
Когда дружинники разогнали печенегов, и он понял, что выполнил свою работу, силы оставили Микулу. Он едва держался в седле.
– Соберите раненых и убитых, – тихо вымолвил он посеревшими от усталости губами. Но люди уже занимались этим, им помогали дружинники. Микула тяжело слез с коня и опустился на побитую траву. Из лесу показались повозки, едущие за ранеными.
Боярин Корень стоял у поля сечи, с которого выносили на щитах раненых, а убиенных складывали на огромные кострища, чтобы сжечь их в очищающем огне, а прах развеять по этому полю. И хотя теперь уже возбранялось так делать, боярин решил поступить по прежнему обычаю, так как жаркий день скоро коснулся бы разложением прекрасных лиц верных соратников и простых мужиков, которые дрались как львы, и в этот миг не было между ними различия, как и не будет такового на небе.
Печенегов же оставляли валяться, чтоб их поганые тела жрали дикие звери, и вороны выклевывали очи, позарившиеся на русскую землю.
Златоликий Хорс клонился к земле, освещая розовыми лучами страшное поле, где сама Смерть-Мара бродила между тел, касаясь их костлявой рукой, а мерзкий Яма пил их кровь и отнимал их жизнь. Многие раненые, но еще живые воины прикладывали к своим ранам землю, чтоб после смерти предстать перед Мором и Марой, и Мара сказала бы:
– Не могу взять того, кто наполнен землей, ибо он теперь неотделим от нее.
И чтобы боги также сказали:
Ты русич и пребудешь им, ибо взял землю в раны свои и принес ее в Навь.
[26]
И тогда слетала с небес Перуница, и несла рог славы погибшим за родное Отечество.
Ибо каждому павшему на поле битвы Перуница дает испить воды живой, и испивший ее отправляется в Сваргу на Белом Коне. А там Перунько его встречает и ведет в благие свои чертоги, где он пребудет до часа Оного, пока не обретет новое тело. И так будет жить, радуясь, присно и во веки веков.
[27]
А Жаля с Кариной
[28] стенали над убиенными и плакали так горько, как, может, никогда еще не рыдали. Ибо они видели не только смерть русов на этом поле, но и ослабление Руси, и многую кровь, пролитую в междоусобицах, когда брат восстанет против брата и будет заключать союзы со злейшими врагами против собственных сыновей, отцов и сородичей. И те, павшие, уже не услышат плача Жали и стенаний Горыни, и Перуница не принесет им питья бессмертия, ибо падут они в войнах неправых, братоубийственных, и имена их забудутся, либо станут упоминаться потомками, как хула.
Костры догорали. Микула еще раз пошевелил веткой жар, сгреб тлеющие головешки на средину, и огонь сразу набросился на предложенный корм, облизывая древесину горячими языками.
