Край неба заметно посветлел, над озером заклубился туман, и Макошь уже шла в холодную синеву рассвета по размывающейся звездной стезе, откуда скоро должен проскакать Белый Всадник, разбудить Хорса, спящего на своей золотой постели, и сказать ему: «Гряди, Солнце, на луга свои синие. Садись в колесницу твою и сияй над землей с Востока!»
Это утро было похоже на то, когда они готовились к схватке с печенегами. Но сколько с тех пор произошло разных событий…
Светозар поднялся и, размяв затекшие ноги, пошел обратно в селение. Сердце вновь защемило, когда он увидел коней и людей в полном походном снаряжении. Соратники Микулы в последний раз проверяли подгонку сбруи и надежность крепления переметных сум. В сыром воздухе голоса людей были низкими и сипловатыми, а по чувствительным ногам лошадей мелкими волнами прокатывалась дрожь.
Сдерживая комок в горле, Светозар по-братски обнялся с каждым из воев, они действительно стали братьями за все это трудное время: сколько раз спасали друг друга в горячих схватках, делились последним куском, вместе горевали над погибшими и праздновали нечастые радостные события.
Микула сразу почувствовал, что Светозар стал иным: тяжкая ноша, что легла на плечи юноши в эту ночь, сделала его старше.
Микула хотел сказать что-либо ободряющее, но не умел говорить складно. Положив свою широкую длань на затылок Светозара и, слегка сжав, как бы проверяя крепость его шейных мышц, Микула пробормотал:
– Ну, добро! Бывай, хлопче, не тужи! Хоч так, хоч сяк, в Ирии все одно колысь побачимся!
Он сгреб юношу в объятия. Потом отпустил и сразу же подал знак. Почти бесшумно, как лесные духи, вои взлетели в седла и через несколько мгновений растворились в сером мареве наступающего рассвета. Провожающие, тихо переговариваясь, стали расходиться. Светозар подошел к отцу Велимиру, шепчущему вслед всадникам какую-то напутственную молитву, и встал рядом. Вслушиваясь в удаляющиеся звуки конских копыт, он бережно прижимал к груди мягкие сафьяновые ножны, в которых лежали три метательных ножа – памятный подарок Микулы.
И вот опять наступило лето, второе со времени ухода Микулы и третье с момента их поселения у озера. Прошлой весной поселяне выжгли участок буреломного леса и впервые посеяли на пепле ячмень и просо. Но зерен прошлого урожая почти не трогали, все они были оставлены на посев в нынешнем году. Злаки взошли на славу! Вон они, за селом, вызревают на солнце. Топорщится жесткими усами ячмень, неприхотливый к погоде и месту. Растет он и на жарком полудне, и на холодной полуночи, и даже в горах расти может, потому зерна его повсюду с собой берут и на новом месте высаживают. А зерна спелого ячменя, ежели их обмолотить и натереть до жемчужного блеска, с настоящими перлами схожи. Вкусны и сытны «перловая» и пшенная каши да ячменные лепешки!
Ежели помогут славянские боги, добрый осенью вызреет урожай, а с ним и грядущая зима не страшна!
И завтра, впервые за три лета, они широко отпразднуют Купальские праздники, об этом объявил отец Велимир на последнем сходе.
Сердце Светозара защемило радостным предчувствием, это было связано с Ивицей. Робкая и тихая подружка за три лета превратилась в настоящую красавицу, от одного взгляда на которую кровь начинала быстрее течь в жилах, а в груди перехватывало дыхание.
Светозара окликнули. Мужчины уже собрали плотницкий инструмент и шли на озеро смыть с себя пот и пыль.
На обратном пути, под предлогом попросить новую рубаху на завтра, юноша зашел к бабе Ганне.
– Тоби сорочку? – не дожидаясь ответа, она пошла к сундуку и достала из него новую рубаху. – Мы з Ивицей шили, – пояснила она, – а мережку Ивиця для тэбэ сама робыла, мабуть, не байдужый ты йий, а, хлопче? – спросила Ганна, мягко улыбаясь.
В это время, будто чувствуя, что говорят про нее, вошла Ивица. Увидев Светозара, она смутилась и опустила глаза.
– Ну шо, дочка, отнесла сорочки старейшини?
– Отнесла, он уже людям раздает, у кого своей нету, – произнесла Ивица чистым голосом, от которого у Светозара все зашлось внутри сладкой дрожью.
– Дякую… – Светозар взглянул на девушку и, не найдя, что сказать, быстро вышел, укоряя себя за неуклюжесть и скудословие. И вместе с тем ему было хорошо: как она взглянула, какой у нее голос, какие «русалочьи» глаза…
Утром на Купалье, встав с первыми лучами Солнца и вознеся ему приветственную молитву, люди погасили очаги и все огни, какие только были в доме и нарядились в чистые белые рубахи.
Затем направились к озеру, где на пригорке стоял новый, еще пахнущий смолой кумир с четырьмя головами, глядящими на четыре стороны света. В каждом новом месте всякий Род сам выбирал, каких почитать кумиров, кого славить в своих молитвах, просить защиты и благословения, ибо все они были ипостасью Сварога Единого.
Поскольку многие из беглецов были киянами, издревле чтившими Даждьбога, а отец Велимир являлся его жрецом, то одним ликом кумира был Даждьбог, глядящий на восход, откуда появляется Солнце. Вторым ликом был Перун, который хранил их и защищал во времена тяжких испытаний. Перун глядел на полдень, в сторону греков, накликавших на Русь многие беды. Третьим покровителем избрали Стрибога – владыку ветров, глядящего на полночь, чтоб он был незлобив к поселившимся здесь людям и особо не морозил их северными стужами и лютыми бурями. А на заход глядел Ладо – покровитель мира и добра, лада в Роду и меж людей.
Богам были принесены жертвы: Перуну – бык, Стрибогу – цветные ленты, Даждьбогу – колосья злаков, Ладу – цветы. Помимо этого всем богам клались плоды, всякие лесные дары и возливался хмельной мед-сурица.
Светозар как-то спрашивал отца Велимира, отчего одним богам дают бескровные жертвы, а другим, например, Перуну, режут быка или даже коня.
– Перун – покровитель воинов, – ответствовал жрец, – а воину нужна сила, как у быка, и добрый конь, чтоб добыть победу.
Светозар вспомнил об этом, глядя, как старый волхв окроплял кровью жертвенный камень. Затем, сделав приношения из меда и брашна, отец Велимир сотворил общую молитву богам. День начался с церемонии Искупления.
Каждый, кто вспоминал какую неправду, признавался перед сходом, а сход решал, кому простить неправый проступок, а кому назначить откуп, либо исправление провинности.
– Теперь, после искупления, мы должны по обычаю нашему отправиться к могилам предков, – заговорил медленно, часто останавливая речь, отец Велимир. – Но могилы наших предков остались далеко отсюда и по всему тяжкому пути до сих мест. – Старый волхв опять помолчал, чтоб отдышаться. – Посему тут, на новой земле, рассыплю я прах убиенных друзей наших, что пали в сече жестокой с ворогом. Пусть прах их в эту землю войдет, и память о них с нами навек останется…
Он взял сосуд с прахом, с трудом поднялся и направился к ячменному полю. Люди пошли следом и молча встали у края. Отец Велимир стал вынимать горсти и бросать по ветру, приговаривая:
– Как прах ваш – покрытие полям нашим,
так и вы – покрытие нам.
Как земля питает силой колосья злаков,
так и вы из Сварги небесной
укрепляете живот наш.
И да пребудете с нами ныне и во всяк час!
Слава вам! Слава! Слава!
– Слава! Слава… – эхом отзывались люди. Они глядели, как старый волхв рассыпает пепел, и каждый вспоминал то место, где остались могилы предков, либо поля, над которыми был развеян прах родственников и друзей. Где были дома, ставшие погребальным костром для тех, кто не успел спастись. Тяжкие думы, как черный пепел, кружились над полем в ясный купальский день. Но без почитания Рода, без памяти об умерших нет настоящего праздника.
