Волчьего окраса пес, заметив чужака, метнулся из будки и, встав лапами на перекладину ворот, залился лаем.
Фигура распрямилась, держа в руках миску с клубникой. Черные курчавые волосы и борода, уже чуть тронутая проседью, карие внимательные глаза.
– Бог в помощь, Андрюша! – окликнул пришедший.
Оставив миску под навесом, хозяин приблизился к калитке, и почти сразу глаза его вспыхнули радостным изумлением:
– Славка! Чумаков! Неужто, ты?
Они обнялись, потом отстранились, разглядывая друг друга.
– Ты почти не изменился, такой же изящный, наверное, в выпускной костюм еще влезаешь? – пошутил Андрей.
– Зато ты вон какой солидный. У вас что же, сан обязывает иметь представительный вид? – окидывая мощную фигуру священника в черном подряснике, отвечал Вячеслав.
– Нас Господь Духом своим питает, оттого и тело здраво. Ну, давай, проходи, коль пожаловал! – довольно гудел своим тренированным басом отец Андрей, напирая на «о». Прикрикнув на собаку, повел гостя в дом.
Вошли в комнату, и Чумаков опять ощутил волнение: многие предметы находились на своих местах, воскрешая воспоминания из далекого детства-юности. Эти книжные полки они когда-то делали вместе, обжигали паяльной лампой «под старину», покрывали лаком. Чумаков осторожно провел рукой по дереву: сколько оно впитало их молодой энергии, споров о жизни и будущем. На стенах несколько картин, в основном иконопись.
– Твои? – кивнул Вячеслав, когда Андрей появился из кухни, собирая на стол.
– Мои, только давнишние.
– А теперь что же, не пишешь? Помнится, у тебя в десятом классе даже выставка персональная была…
– Почти не пишу, нет времени.
Они обменивались короткими фразами, когда Андрей появлялся то с глиняной миской, наполненной домашними солениями, то с горкой аккуратно нарезанного хлеба, то с рюмками и тарелками.
Чумаков продолжал осматривать комнату. Задержал взгляд на книгах: Спиноза, Геродот, Гегель, Конфуций. Рядом с философами древности книги по теологии, философии, истории религий, богословию: Флоренский, Бердяев, Соловьев, Фома Аквинский, Риг-Веда и жизнеописания Отцов церкви, дореволюционное издание серии «Жизнь замечательных людей» и Библия – огромная масса человеческих знаний, которой в свое время «питался» ненасытный мозг его друга.
– А что у тебя на полке сейчас стоит? – перехватив взор, спросил Андрей.
Вячеслав понял смысл вопроса.
– Словари стоят, справочники, пособия по языкам, анатомии, психологии, биоэнергетике, рукопашному бою, восточным и западным единоборствам, индийской йоге. А еще Толстой, Куприн, Чехов, Стефан Цвейг и Карел Чапек, сборники приключений, книги о разведчиках…
– А детективы? – уточнил Андрей, венчая накрытый на скорую руку стол красивой бутылкой и жестом приглашая Чумакова.
– Не угадал, – улыбнулся Вячеслав, усаживаясь. – Люблю живую мысль, а не накрутку сюжета с трупами, стрельбой и единственным вопросом: кто убийца? Тем более что хороших детективов мало, в основном выдумки непрофессионалов.
Отец Андрей между тем наполнил рюмки темной жидкостью, привычно осенил крестным знамением трапезу на столе:
– Ну, приступим благословясь!
Чумаков поднял свою рюмку, поднес ближе, вдохнул аромат и пригубил, смакуя.
Отец Андрей подмигнул:
– Узнаешь напиток-то?
– Как не узнать! – развел руками Вячеслав. – Вишневая наливка. Помнишь, как мы в восьмом классе напробовались, потом от родителей влетело… Кстати, а где твои?
Андрей опустил глаза.
– Мама умерла позапрошлым летом. Упокой, Господи, ее светлую душу! А у отца сердце прихватило, в больнице сейчас, я потому и приехал…
– Извини, – поник Чумаков, – я не знал…
– Все мы гости в этом мире, – ответил отец Андрей.
Говорили, вспоминали, иногда замолкали в раздумье. Вячеслав кивнул на старенькую гитару на стене:
– Та самая?
Андрей в юности хорошо играл и пел. Во всяких вылазках на природу у Андрея было одно общественное поручение: взять гитару. А вечером потрескивающий костер на берегу реки, взмывающие в черное небо искры, вслед которым летят, смешиваясь с гитарными переборами, искренние и задушевные песни.
– А помнишь, – продолжал Вячеслав, – как мы втроем: ты, я и Маша Свирина – активисты кружка биологии – ездили летом в заповедник бобров считать?
– Еще бы, – грустно улыбнулся отец Андрей, – ты с Машей целовался на корме лодки, а я молча, греб. И как только мое сердце не лопнуло, потому что Маша была первой девушкой, в которую я влюбился…
– Ты? Влюбился в Машу? – ошарашено уставился на него Вячеслав. – А почему об этом никто не знал, тем более я?
– Дело прошлое, – махнул рукой Андрей, – теперь уже можно признаться. Потом я встретил свою настоящую судьбу. Растим троих детей. А ты как?
Чумаков махнул рукой:
– А я еще не встретил…
– Пора уж! – прогудел Андрей. – Что за жизнь без семьи?
– Ну, может с твоего благословения, этот вопрос решится! – отшутился Вячеслав. Потом ближе придвинул стул и положил руку Андрею на плечо. – Черт побери! – забывшись, проговорил он. – Кажется, что в наше время все было проще и чище. Удивительно, но даже те, с кем мы вздорили когда-то, вспоминаются с теплотой. А вот шел сейчас по улицам, знаешь, что почувствовал? Запахи! Та старая булочная за углом, как повеяло знакомым хлебным духом, внутри все взбудоражилось! Все здесь пахнет по-особенному, духом воспоминаний, что ли…
– Ты недавно вернулся издалека? – вдруг в упор спросил отец Андрей. Чумаков разом осекся, и нависла пауза. – Слышал, слышал, где ты работаешь, – продолжил духовник. – По правде говоря, представлял тебя преподавателем или юристом – адвокатом там, или прокурором…
– А я, Андрюша, был уверен, что ты станешь знаменитым ученым-биологом или историком, археологом, художником или писателем, в конце концов!
– Ты прав, – карие чуть выпуклые глаза отца Андрея стали серьезными, – три стихии человеческого бытия влекли меня с детства в равной мере: наука, писательство и церковь. Я решил соединить все три пути в один…
– Ну и как, получается?
– Не всегда. Порой бывает так тяжко, что, кажется, не хватит сил. Но всякий раз я обращаюсь к Господу, и Он укрепляет и поддерживает. А вот как вы, неверующие, можете существовать без Всевышнего в сердце, этого я не могу понять…
– Есть и у нас, Андрюша, внутри такой стальной стержень, который не дает согнуться перед разными обстоятельствами.
Лукавая искорка блеснула в очах отца Андрея:
– Этот стержень, друг мой, именуется проще – Душа…
Вячеслав помедлил секунду, а потом обхватил духовника за шею, как бы желая побороть его. Стул скрипнул, зазвенела посуда, вилка упала на пол.
