– Нет. Считаю себя счастливейшим
представителем нашей профессии. Мне платят сумасшедшие деньги за работу,
которая не приносит ничего, кроме удовольствия. Я не занимаюсь скрупулезными
калькуляциями часов, за которые платит клиент. Мечта всякого юриста! Вот почему
я до сих пор каждый день прихожу в офис. А ведь мне скоро семьдесят.
Сотрудники фирмы шепотом делились с новичками
легендой: на заре юности Гудмэн не выдержал душевного напряжения и стал
частенько заглядывать на донышко бутылки. Через год он напоминал выжатый лимон.
Только когда, прихватив детей, от мужа-алкоголика ушла супруга, Гудмэн сумел
каким-то образом убедить партнеров фирмы в том, что еще на что-то способен.
– Чем конкретно завалил вас коллега Эммит?
– В основном исследовательской работой. Сейчас
он разбирает тяжбу строительной компании с министерством обороны, и почти все
мое время уходит на проверку многочисленных контрактов. На прошлой неделе я
направил ходатайство в суд. – Последнюю фразу Адам произнес с ноткой гордости в
голосе. Обычно новичков выдерживали на коротком поводке не менее года.
– Настоящее ходатайство? – Гудмэн был поражен.
– Так точно, сэр.
– В настоящий суд?
– Да, сэр.
– Реальному судье?
– Совершенно верно.
– И кто победил?
– Окончательное решение еще не принято, но оно
будет в мою пользу. Я не оставил судейскому чиновнику ни шанса.
Гудмэн второй раз улыбнулся и на этом поставил
точку в игре. Вновь раскрыв папку, он сказал:
– Эммит дает вам солидные рекомендации. Очень
на него не похоже.
– Воздает должное таланту, – позволил себе
улыбнуться и Адам.
– Однако ваша просьба в высшей мере необычна,
мистер Холл. Все-таки чем она вызвана?
Адам кашлянул. Опять в душе поднялось
тревожное чувство, он судорожно свел колени.
– Видите ли, речь идет о смертном приговоре.
– О смертном приговоре? – переспросил Гудмэн.
– Да, сэр.
– Но почему?
– Я против смертной казни.
– Как и все мы, мистер Холл. У меня вышло
несколько книг на эту тему. Пару десятков таких дел я вел сам. Зачем вы-то
решили туда полезть?
– Я читал ваши книги. Просто хочу помочь.
Захлопнув папку, Гарнер швырнул ее на стол. В воздух вспорхнули клочки бумаги.
– Вы слишком молоды и неопытны.
– Думаю, вам придется изменить мнение.
– Послушайте, мистер Холл, одно дело
посоветовать клиенту хорошее вино, и совсем другое – представлять интересы
осужденного на казнь. В ваших руках жизнь и смерть человека. Это огромная
ответственность, сынок. Во всяком случае, никак не развлечение.
Адам кивнул, но не произнес ни звука. Не
моргая, он смотрел Гудмэну прямо в глаза. Негромко прозвенел телефон, однако
никто не повернул к нему головы.
– Дело уже открыто? Или вы нашли фирме нового
клиента?
– Дело Кэйхолла, сэр, – медленно выговорил
Адам. Гудмэн подергал за кончик галстука.
– Сэм Кэйхолл указал нам на дверь. Неделю
назад суд подтвердил, что он имеет право отказаться от наших услуг.
– Я ознакомился с точкой зрения суда. Но
приговоренному необходим адвокат.
– Черта с два! Через три месяца душа его
отправится в преисподнюю – с помощью адвоката или без таковой. Скажу
откровенно: буду рад навсегда забыть о Кэйхолле.
– Ему необходим адвокат, – повторил Адам.
– Он сам представляет собственные интересы,
причем делает это мастерски. Сам пишет ходатайства, заявляет протесты, сам
роется в справочной литературе. По слухам, дает даже практические советы другим
заключенным, правда, исключительно белым.
– Я от корки до корки изучил его досье. Гудмэн
водрузил очки на переносицу, задумался.
– Но это же полтонны бумаг! Зачем?
– Дело Кэйхолла меня словно околдовало. Я
наблюдал за ним годами, читал все, что попадалось под руку. Вы спрашивали, почему
я выбрал “Крейвиц энд Бэйн”… Так вот, откровенность за откровенность: с самого
начала я горел желанием взять это дело на себя. Фирма ведет его pro bono уже
восемь лет, если не ошибаюсь?
– Семь, но они похожи на двадцать. Общение с
мистером Кэйхоллом – штука не из приятных.
– Охотно верю. Особенно если учесть, что почти
десятилетие он провел в одиночке.
– Лекции о жизни за решеткой можете читать
другим, мистер. Вы в тюрьме-то когда-нибудь бывали?
– Нет.
– А я сподобился. Я видел камеры смертников в
шести штатах. Когда во время нашей беседы Сэма Кэйхолла приковывали к ножке
табурета, он осыпал меня ужасными проклятиями. Это нераскаявшийся грешник и
законченный расист, ненавидящий окружающих. Он и вас возненавидит… если вы
встретитесь.
– Я так не думаю.
– Вы юрист, мистер Холл. А юристов Сэм
ненавидит больше, чем чернокожих и евреев, вместе взятых. Почти десять лет он
смотрит смерти в лицо, считая себя жертвой заговора злокозненных адвокатов. Он
два года мечтал отправить нас ко всем чертям. Время, затраченное на то, чтобы
удержать его среди живых, обошлось фирме в два миллиона долларов! Но старого
пердуна это не удовлетворило. Сколько раз он отказывался от встречи с нашими
людьми, когда те специально приезжали в Парчман! Он рехнулся, мистер Холл.
Подыщите себе что-нибудь другое. Как насчет преступлений против
несовершеннолетних, а?
– Благодарю покорно. Меня больше волнует
проблема смертной казни. Я одержим мыслью о деле Кэйхолла, скажем так.
Гудмэн поправил очки, откинулся к спинке
кресла, провел ладонью по хрустнувшему крахмалом полотну рубашки.
– В чем же, позвольте спросить, причина вашей
одержимости?
– Уж больно необычна история этого Сэма, разве
нет? Ку-клукс-клан, движение за гражданские права, террористические акты, кровь
невинных детей. Тот период времени богат на события. Казалось бы, далекое
прошлое, но миновало-то всего двадцать пять лет. У меня волосы дыбом встают.
Под потолком медленно и беззвучно вращались
лопасти вентилятора. В напряженной тишине прошла минута, затем другая. Сев
прямо, Гарнер Гудмэн уперся локтями в стол.
