– Страховка. Отцу не везло с работой, но ему
хватило ума оформить страховой полис. Срок действия договора закончился года за
три до самоубийства.
– Сэм никогда не рассказывал о своей семье.
– А семья не вспоминала о Сэме. Его супруга,
моя бабка, умерла, так и не успев узнать о приговоре. Тогда я об этом не знал.
Сведения о собственной генеалогии я по крохам выпытывал у матери, которая
старательно пыталась забыть прошлое. Понятия не имею, как заведено в нормальных
семьях, мистер Гудмэн, но мы очень редко собираемся вместе, и, когда такое
происходит, нас меньше всего тянет на воспоминания. Чересчур много в нашем
прошлом темных пятен.
Сжимая в пальцах корочку хлеба, Гудмэн
внимательно слушал.
– Вы говорили о сестре.
– Да, о Кармен. Ей двадцать три года. Умная,
привлекательная девушка, заканчивает учебу в Беркли. Родилась она в
Лос-Анджелесе и не прошла через унизительную смену имени. Я поддерживаю с ней
связь.
– Она знает?
– Да. Тетка поделилась правдой со мной, а
после похорон отца мать попросила рассказать обо всем и Кармен. Тогда ей было
четырнадцать. Не помню, чтобы сестра хоть раз поинтересовалась Сэмом Кэйхоллом.
Каждый член семьи желал Сэму в душе тихо и незаметно уйти из нашей жизни.
– Их желание вот-вот осуществится.
– Но тихо не выйдет. Так, мистер Гудмэн?
– Так. Это никогда не бывает тихо. На
короткий, но невыносимо мучительный миг Сэм Кэйхолл станет знаменитостью.
Телевидение вновь покажет старые кадры: дымящиеся после взрыва руины, толпу
куклуксклановцев у здания суда и прочее. Вновь закипят споры вокруг проблемы
смертной казни. В Парчман ринутся представители прессы. А потом Сэма убьют, и
через два дня общество обо всем позабудет. Обычное дело.
Адам помешал ложкой бульон, достал из него
цыплячье крылышко, осмотрел, осторожно опустил в чашку. Есть ему не хотелось.
Покончив с паштетом, Гудмэн сделал глоток кофе.
– Мистер Холл, вы ведь не рассчитываете, что
все пройдет тихо?
– У меня была такая надежда.
– Оставьте ее.
– Мать умоляла меня ничего не делать. Сестра
говорить не пожелала на эту тему. А тетю пугает даже отдаленная возможность
того, что все выплывет и на нашем будущем можно будет поставить крест.
– Возможность не такая уж отдаленная. Пресса
отыщет в семейных альбомах порыжевшие фотографии, где вы мальчиком сидите на
коленях у Сэма. Выразительнейший снимок, мистер Холл. Подумайте о заголовках:
“Давно забытый внук прилагает героические усилия, чтобы спасти осужденного на
смерть деда”.
– Мне даже нравится.
– Действительно, звучит неплохо. Наша
маленькая фирма окажется в центре внимания.
– Да, и возникнет еще один щекотливый вопрос.
– Вряд ли. Среди сотрудников “Крейвиц энд
Бэйн” нет трусов, Адам. Мы переживали в Чикаго и худшие времена. Город знает
нас как отъявленных пройдох. У юристов толстая кожа, сынок. За фирму можешь не
беспокоиться.
– Значит, вы согласны?
Гудмэн швырнул на стол салфетку, поднес к
губам чашку с кофе.
– О, идея великолепна, при условии, что ваш
дед не пошлет ее ко всем чертям. Сумеете его убедить – и окажетесь на коне. Вы
станете полководцем, Адам. Коллеги помогут. Я тоже обещаю вам поддержку. Но
потом его казнят, и вы себе этого не простите. Я был свидетелем смерти трех
клиентов, мистер Холл, причем одного казнили там, в Миссисипи. Вы превратитесь
в другого человека.
Улыбнувшись, Адам перевел взгляд за окно, на
оживленную толпу прохожих.
– Мы будем рядом, – продолжал между тем
Гудмэн. – Вас не бросят.
– Значит, надежда все-таки есть?
– Мизерная. О стратегии поговорим позже.
Сначала я встречусь с Дэниелом Розеном. Полагаю, вас ждет долгая беседа. Потом
вам необходимо повидать Сэма. Воссоединение семьи, скажем так. Это – самое
трудное. Если Сэм даст добро, мы начнем действовать.
– Спасибо.
– Не благодарите, Адам. Сомневаюсь, что в
конечном итоге вы захотите пожать мне руку.
– Тем не менее – спасибо.
Глава 5
Долго ждать беседы с Дэниелом Розеном Адаму не
пришлось. Через три часа после телефонного звонка Гудмэна в маленьком конференц-зале
по соседству с кабинетом управляющего собрались четверо мужчин. То, что
разговор состоится во владениях Розена, немало беспокоило молодого юриста.
Сотрудники “Крейвиц энд Бэйн” считали главу
фирмы лишенным всяких человеческих чувств монстром – и это несмотря на два
перенесенных Розеном инфаркта, которые несколько смягчили его несгибаемую волю.
В течение тридцати лет Дэниел Розен являлся безжалостным судией для собственных
подчиненных и самым грозным противником государственного чиновничьего аппарата.
До первого сердечного приступа он успел прославиться своим немыслимым рабочим
графиком: девяносто часов в неделю, полночные бдения, беготня по коридорам до
одури сонных ассистентов. От него ушли четыре жены и пять секретарш. Всего
несколько лет назад Розен играл в фирме роль осязаемой и весьма мощной пружины.
Но времена эти миновали. Врачи ограничили его неделю пятьюдесятью часами, и
отбывать их приходилось исключительно в стенах офиса. Доступ к залам суда был
для “монстра” закрыт. Тогда с единодушного благословения коллег Дэниел Розен
возложил на свои плечи заботу о рутинных буднях юридической фирмы. Он
превратился в настройщика капризного бюрократического механизма, заправлявшего
всей деятельностью “Крейвиц энд Бэйн”. Партнеры, по их собственным словам,
удостоили Дэниела высочайшей чести.
Последствия этого шага ужасали. Лишившись
возможности присутствовать на поле битвы, Розен установил в фирме порядки,
которые напоминали подготовку к серьезной судебной тяжбе. По самому банальному
поводу он подвергал трепетавших от страха сотрудников перекрестным допросам. Он
часами мучил партнеров, навязывая им обсуждение неясных перспектив. В
собственный кабинет, ставший узилищем, он вызывал новичков и принимался
запугивать их, проверяя на прочность.
Ступив в зал, Дэниел Розен намеренно опустился
за стол напротив Адама, мрачно раскрыл тонкую папку. Гудмэн сел рядом с молодым
юристом, пальцы его задумчиво поглаживали клинышек бородки. Когда в телефонном
разговоре он поведал управляющему о родственных связях Холла, партнер лишь
многозначительно усмехнулся.
