Глава 44
Когда Адам ступил в “гостиную”, в ней плавали
клочья сизого табачного дыма. Глубоко затягиваясь сигаретой, дед читал заметку
о себе в воскресном выпуске газеты. На столе стояли три пустых стакана из-под
кофе, валялась скомканная фольга от пирожного.
– Устроился как дома, а? – спросил Адам,
окидывая взглядом беспорядок.
– Ага. Торчу здесь с утра. – Принимаешь
гостей?
– Я не стал бы называть их гостями. День
начался с Наджента, что, сам понимаешь, мало способствует бодрости духа.
Заглянул капеллан – узнать, сколько времени я провожу в молитвах. По-моему,
уходил он несколько разочарованным. Потом был врач, ему требовалось
удостовериться, что состояние моего здоровья позволяет властям штата убить
меня. Чуть позже ненадолго наведался братец Донни. В самом деле, Адам,
встреться, поговори с ним. Ты принес мне хорошую новость?
Адам опустился на стул.
– Нет. Со вчерашнего дня ничего не изменилось.
Судьи отдыхают.
– А они в курсе, что у меня выходных нет? Что
часы тикают и в субботу, и в воскресенье?
– Может быть, как раз в эту минуту судьи
рассматривают мои апелляции.
– Может. Если только как раз в эту минуту они
не сидят с пивными кружками вокруг гриля, где поджариваются свиные ребрышки.
Согласен?
– Вполне реальная возможность. О чем пишет
пресса?
– Пересказывает бредни о бесчеловечных
преступлениях Сэма Кэйхолла, анализирует комментарии губернатора. Информации –
ноль. Зато сколько эмоций!
– Твое имя сейчас у всех на устах, Сэм.
Уэндалл Шерман и его издатель предлагают уже сто пятьдесят тысяч, но решение
необходимо принять до шести вечера. Уэндалл в Мемфисе, сидит наготове с
диктофонами. Уверяет, что ему потребуется не менее двух дней.
– Отлично. Как, по-твоему, я должен
распорядиться этими деньгами?
– Оставишь любимым внукам.
– Ты это серьезно? Берешься их потратить? Если
так, вези его сюда.
– Оставь. Я шучу. Твои деньги не нужны ни
Кармен, ни мне. Совесть не позволит ими воспользоваться.
– Слава Богу. Мне бы очень не хотелось в
течение двух последних суток болтать о своем славном прошлом с каким-то
незнакомцем, будь он даже набит банкнотами по самую макушку. Кому, к дьяволу,
интересна моя биография?
– Я взял на себя смелость отказать Уэндаллу.
– Хвалю.
Сэм встал, прошелся по “гостиной”. Адам
устроился на уголке стола, взял газету и раскрыл спортивное приложение.
– Знаешь, я буду рад, когда это все
закончится, – сказал Кэйхолл, подтверждая свои слова энергичным взмахом руки. –
Надоело ждать. Хорошо бы прямо сегодня вечером. – Голос деда стал выше, в нем
слышалось явное раздражение.
Адам сложил газету.
– Мы должны выиграть, Сэм, уверяю тебя.
– Выиграть что? Отсрочку? Надо же! Что она
даст? Еще жалких шесть месяцев? Год? Ты понимаешь, что это значит? Да лишь то,
что нам придется пройти через пытку еще раз. Я опять начну считать дни и шаги,
перестану спать по ночам, примусь выстраивать новую стратегию. Опять буду
слушать тошнотворные рассуждения Наджента и откормленной дуры-психички,
шептаться с Гриффином, терпеть снисходительность охраны. – Напротив стола Сэм
остановился, в его повлажневших глазах сверкала ярость. – У меня больше нет
сил, Адам! Слушай! Слушай! Это хуже, чем смерть.
– Мы не можем все бросить, Сэм.
– Мы? Кто – мы? Накачать газом готовятся меня
– не тебя. В случае отсрочки ты оправишься назад в Чикаго. Станешь героем – еще
бы, ведь ты спас жизнь своего клиента. Твой портрет украсит обложку
“Адвокатского вестника” – или что вы там, модные юристы, читаете? Новая звезда,
взошедшая, над Миссисипи. Вытащил с того света собственного деда, отъявленного
расиста, между прочим! А я пойду к себе в клетку – ставить крестики в
календаре. – Сэм швырнул окурок на пол и схватил Адама за плечи. – Взгляни на
меня, внучек! Повторения не будет. Я требую, чтобы ты остановился. Брось!
Сообщи судьям: я отзываю все ходатайства. Позволь старику умереть с
достоинством.
Руки Кэйхолла тряслись, дыхание стало
прерывистым. Внук смотрел в его усталые голубые глаза. По серой щеке скатилась
слеза и исчезла в седой бороде.
Адам впервые ощутил исходивший от деда запах
застарелого, въевшегося в кожу пота и табачного перегара. Странно, но тяжелый
аромат не казался отвратительным, как было бы, если бы источником его являлся
человек, который имеет неограниченный доступ к хорошему мылу, горячей воде и
дорогим деодорантам. Через мгновение Адам перестал замечать этот запах.
– Но я не хочу, чтобы ты умирал, Сэм.
– Почему?
– Я ведь только что нашел тебя. Ты – мой дед.
Хватка Сэма ослабла, он сделал шаг назад.
– Прости.
– Тебе не за что просить прощения.
– Есть, есть за что, Адам. Ты нашел себе
неважного деда – древнюю обезьяну в красном спортивном костюме, убийцу,
готового через пару деньков вволю надышаться веселеньким газом. Подойди к
зеркалу. Кого ты в нем увидишь? Красивого молодого человека с великолепным
образованием и блестящим будущим. Где, где я мог ошибиться, где свернул не на
тот путь? Что случилось? Всю жизнь я прожил, ненавидя окружавших меня людей, и
теперь мне предъявлен счет. Ты же ни к кому не испытывал ненависти – и куда
вознесла тебя судьба? Но в наших жилах течет одна и та же кровь. Почему я
здесь?
Сэм медленно опустился на стул, упер локти в
колени, ладонями прикрыл глаза. В “гостиной” повисло долгое молчание. Слышались
лишь негромкие мужские голоса в коридоре.
– Знаешь, внучек, я бы с радостью умер
как-нибудь по-другому, – хрипло проговорил Сэм, потирая виски. – Не сама по
себе смерть меня сейчас беспокоит. Я давно понял, что окончу свои дни именно
тут. Пугает мысль умереть незаметно, безвестно. Уходишь, и никто даже головы не
повернет. Никто не посидит у гроба, не бросит в могилу горсть земли. Мне часто
снился сон: лежу в дешевом гробу, в пустой часовне, и рядом ни души, нет даже
Донни. Только священник хихикает – ведь мы с ним одни, чего стесняться? Но
сейчас все переменилось. Я вижу, что кто-то обо мне заботится, я знаю, моя
смерть огорчит тебя, потому что ты пытался мне помочь. И похороны ты устроишь,
как положено. Я готов, Адам, честное слово, готов.
