– Это хорошо. Тогда у меня остается надежда на
встречу. В коридоре прозвучали тяжелые шаги полковника Наджента. Минуту спустя,
окруженный шестью охранниками, он уже стоял перед решетчатой дверью.
– Пора в “комнату сосредоточения”, Сэм. Время
– ровно одиннадцать.
Дверь со скрежетом поползла в сторону. Кэйхолл
переступил через порог, с усмешкой взглянул на полковника, повернулся и отвесил
поклон капеллану.
– Спасибо, святой отец.
– Я люблю тебя, брат! – раздался за стеной
прохода истошный вопль Рэнди Дюпре.
Не сводя глаз с лица Наджента, Сэм спросил:
– Могу я проститься с друзьями?
Пауза. Инструкция однозначно требовала
переместить осужденного в “комнату сосредоточения”, о последней прогулке по
коридору в ней не говорилось ни слова. Но полковник все же решился:
– Давай. Только быстро.
Сэм сделал несколько шагов, быстро пожал
трясущуюся руку Проповедника и двинулся дальше, к камере Гарри Скотта.
Стоя в углу, тихо плакал Ральф Гриффин.
Никогда больше не увидит он Сэма. Вместе с Наджентом Адам провожал взглядом
деда: тот на мгновение останавливался напротив решеток, чтобы прошептать два
слова каждому из сидельцев. Самым долгим вышло прощание с Гуллитом. Джей-Би
рыдал в голос.
Сэм дошел до конца коридора, развернулся и,
считая шаги, тронулся в обратный путь. Приблизившись к Надженту, скомандовал:
– Вперед!
“Зачем столько охраны?” – подумал Адам. Ладно
бы речь шла о взбесившемся смутьяне, о готовом совершить немыслимую попытку
безумце. За спиной полковника покорно следовал хрупкий и безобидный старик.
“Комната сосредоточения” находилась всего в
двадцати футах, однако преодолеть их Адаму удалось с неимоверным трудом. За
толстой стальной дверью оказалось тесное, с низким потолком помещение. Дверь в
противоположной стене была закрыта. Она вела в Камеру.
Дед и внук опустились на узкую койку.
Притворив дверь, полковник присел перед ними на корточки, его лицо исказила
гримаса деланного сочувствия:
– Сэм, до последней минуты мы пробудем здесь
вместе. Сейчас…
– Болван, – процедил Адам.
– Он просто не понимает, – объяснил Сэм. – Он
непроходимо туп.
Слова эти задели Наджента за живое.
– Я исполняю свой долг.
– Почему бы вам не выйти? – спросил Адам.
– Знаешь, Наджент, – вступил Сэм, – я прочитал
сотни книг по юриспруденции, тысячи страниц тюремных правил. Нигде нет и
упоминания о том, что последний свой час я обязан провести вместе с тобой. Ни
намека.
– Убирайтесь вон! – Казалось, Адам готов был
ударить полковника.
Наджент резко выпрямился.
– За двадцать минут до полуночи сюда войдет
врач, чтобы приложить к твоей груди стетоскоп. Без пяти двенадцать снова войду
я, через вот эту дверь. Через ту мы с тобой ступим в Камеру. Вопросы?
– Уходите. – Адам махнул рукой.
Наджент вышел. В их распоряжении был один час.
* * *
Перед дверью в комнату для посетителей
остановились два мини-автобуса. В них быстро расселись восемь журналистов и
шериф. В соответствии с законами штата шериф округа, где свершилось
преступление, имел право – но не был обязан – присутствовать при казни убийцы.
Человек, занимавший в 1967 году должность
шерифа округа Вашингтон, умер более пятнадцати лет назад, однако его преемник
никак не мог пропустить столь знаменательное событие. Позвонив накануне Лукасу
Манну, этот ярый поборник справедливости объяснил, что чувство долга перед
жителями Гринвилла вынуждает его собственными глазами убедиться в торжестве
закона.
Мистер Эллиот Крамер не приехал. Мечту стать
свидетелем казни Сэма Кэйхолла он лелеял долгие годы, и отказаться от
давнишнего намерения его заставил лишь строжайший запрет врача. Рут Крамер
никогда не намеревалась присутствовать на экзекуции. Оставшись дома, в
окружении друзей, она со стоическим терпением сидела перед экраном телевизора и
ждала выпуска новостей.
После пяти минут езды оба мини-автобуса
сбросили скорость у ворот Семнадцатого блока. Охрана подвергла пассажиров
деликатному обыску. Ни теле – и фотоаппаратуры, напомнили им, ни диктофонов.
Все девятеро вновь заняли свои места. Автобусы, обогнув расположенный у
западного торца здания дворик для прогулок, остановились возле медицинского,
судя по красной полосе на борту, фургона.
У входной двери их встречал Наджент. Выйдя из
автобусов, репортеры инстинктивно оглядывались: необходимо запастись
впечатлениями для сенсационных статей. Перед ними была небольшая, красного
кирпича постройка, примыкавшая к плоскому параллелепипеду Семнадцатого блока.
Вели в постройку две двери: одна, за углом, закрыта, другая распахнута настежь.
Прибытие свидетелей ничуть не вдохновило
полковника. Он спешно затолкал группу в здание. Девять человек гуськом вошли в
небольшую комнату с двумя рядами складных стульев и полосой черных штор на
стене.
– Садитесь, – без излишней вежливости
предложил Наджент журналистам. Три стула остались незанятыми. – Сейчас десять
минут двенадцатого. Осужденный находится в “комнате сосредоточения”. Прямо
перед вами, за окошками со шторами – Камера. Кэйхолла введут туда за пять минут
до полуночи, пристегнут ремнями к креслу и закроют дверь. Шторки откроют ровно
в двенадцать. Осужденного вы увидите менее чем в двух футах от себя, вернее, не
самого осужденного, а его затылок. Спокойно, спокойно! Проектировал Камеру не
я. До того момента, когда врач констатирует смерть, пройдет минут десять. К
этому времени шторки уже задернут, и вы вернетесь в автобусы. А пока запаситесь
терпением. Кондиционера здесь нет. Когда шторки отдернут, все произойдет
довольно быстро. Вопросы?
– Вы разговаривали с осужденным?
– Да.
– Как он держится?
– Без комментариев. В час ночи состоится
пресс-конференция, на которой вы получите ответы на все вопросы. Сейчас я
слишком занят. – Выйдя из комнаты, Наджент громко хлопнул дверью, обогнул угол
кирпичной постройки и ступил в Камеру.
* * *
– У нас тридцать две минуты, – напомнил Сэм. –
О чем бы ты хотел поговорить?
– О разных вещах. К сожалению, большинство из
них не очень приятны.
