– Замечательно. Торжество закона и полное
соблюдение гражданских прав.
– Разумеется.
– Сколько там сейчас партнеров?
Адам пожал плечами. Количество партнеров
менялось каждый год.
– Около полутора сотен.
– Значит, сто пятьдесят человек. И сколько
среди них женщин?
– Право, затрудняюсь ответить. Скажем, дюжина.
– Дюжина, – повторил Сэм, почти не разжимая
губ. Руки его неподвижно лежали на столе; усевшись перед оконцем, он еще ни
разу не моргнул. – Значит, менее десяти процентов. А черномазых?
– Не могли бы мы называть их чернокожими?
– Отчего же, хотя и этот термин уже устарел.
Теперь они именуют себя афроамериканцами. Думаю, ты достаточно политкорректен,
чтобы знать такие мелочи.
Адам молча кивнул.
– Так сколько ваших партнеров являются
афроамериканцами?
– Четверо, по-моему.
– Менее трех процентов. Жаль, жаль. “Крейвиц
энд Бэйн”, бастион справедливости и оплот демократии, оказывается, не очень-то
приветствует в своих стенах афроамериканцев. Вместе с представительницами
прекрасного пола, замечу. Не знаю, что и сказать.
Адам бесцельно водил ручкой по блокноту. Он
мог бы, конечно, поспорить, привести цифры, ведь женщины составляли почти треть
сотрудников, а на юридических факультетах руководство настойчиво подыскивало
лучших чернокожих студентов. Он мог бы рассказать, что иски с обвинениями в
дискриминации фирме предъявили двое белых выпускников, чьи вакансии в последний
момент были просто ликвидированы.
– Много ли в фирме партнеров-евреев? Процентов
восемьдесят?
– Не знаю. Честно говоря, меня этот вопрос
никогда не интересовал.
– Зато меня он волнует. Видишь ли, меня
здорово смущало то, что мои интересы отстаивала банда ханжей и фанатиков.
– Большинство наших клиентов испытывают к ним
только благодарность.
Размеренно-плавным движением Сэм извлек из
нагрудного кармана синюю пачку сигарет “Монклер” и дешевую пластиковую
зажигалку. В разрезе его наполовину застегнутой спортивной куртки виднелись
густые седые волосы. Жить здесь без кондиционера невозможно, подумал Адам.
Закурив, Кэйхолл пустил к потолку струю дыма.
– Мне казалось, на контактах с вашими людьми
уже поставлена точка.
– Меня никто сюда не посылал. Я приехал по
собственной воле.
– Для чего?
– Н-не знаю. Вам необходим адвокат, и…
– Почему ты нервничаешь?
Адам сжал в кулак пальцы с изгрызенными ногтями,
ботинки его перестали отбивать чечетку.
– Я не нервничаю.
– Да тебя же трясет. Я перевидал десятки
адвокатов, но такого беспокойного встречаю впервые. В чем дело, малыш? Боишься,
я на тебя брошусь?
Хмыкнув, Адам попытался улыбнуться:
– Не валяйте дурака. Я ничуть не нервничаю.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать шесть.
– А выглядишь на двадцать два. Когда закончил
учебу?
– В прошлом году.
– Великолепно. Эти еврейские выродки прислали
сюда необстрелянного мальчишку. Давно знал, что в глубине души они желают мне
смерти. Твой приезд – лишнее тому доказательство. Сначала я убивал их, теперь
они горят желанием убить меня. Все сходится.
– Значит, вы признаете, что убили детей
Крамера?
– Хорошенький вопрос, черт побери! Присяжные
говорят, так оно и было. Девять лет апелляционные суды подтверждают их точку
зрения. Да кто ты такой, чтобы задавать мне подобные вопросы?
– Вам нужен адвокат, мистер Кэйхолл. Я приехал
сюда, чтобы помочь.
– Мне нужно многое, парень. Но уверяю тебя, я
обойдусь без советов какого-то сопливого юнца. Ты опасен, сынок. И слишком
глуп, чтобы осознать это.
Лишенный всяких эмоций, голос Сэма вновь
прозвучал спокойно и взвешенно. Держа сигарету между средним и указательным
пальцами, Кэйхолл аккуратно стряхнул пепел в пластиковый стаканчик. Лицо его
оставалось бесстрастным.
Адам черкнул в блокноте очередную закорючку и
еще раз попробовал выдержать на себе немигающий взгляд собеседника.
– Послушайте, мистер Кэйхолл, я, как юрист,
выступаю категорически против смертной казни. У меня отличное образование, я
назубок знаю Восьмую поправку и могу быть вам полезен. Вот почему я здесь.
Услуги профессионального адвоката обойдутся вам даром.
– Даром, – повторил Сэм. – Удивительное
великодушие. А известно ли тебе, малыш, что еженедельно сюда приходят трое
твоих коллег, которым не терпится обласкать меня – даром? Трое опытнейших
буквоедов, трое богатеньких пройдох и настоящих светил юриспруденции. Они
охотно займут твое место, начнут писать новые апелляции, давать интервью,
позировать перед камерами, будут в последние часы трогательно держать меня за
руку, а потом наблюдать за тем, как я вдыхаю газ. Через час они выступят на
пресс-конференции, через день заключат договор с издательством, если не с
киностудией. Они договорятся о съемках маленького телевизионного сериала о
жизни и смерти Сэма Кэйхолла, легендарного куклуксклановца. Я стал
знаменитостью, сынок. А поскольку уже начаты приготовления к казни, слава моя
будет еще громче. Вот почему сюда так рвутся адвокаты. Они чуют запах хорошей
наживы. Бедная, несчастная страна.
Адам покачал головой:
– Все это не для меня, даю слово. Готов
подписать соглашение о конфиденциальности.
– Ага! – Сэм ухмыльнулся. – Кто же проследит
за его выполнением, когда я уйду?
– Ваша семья.
– О семье – ни слова, – твердо сказал старик.
– Мои намерения чисты, мистер Кэйхолл. Фирма
“Крей-виц энд Бэйн” представляла ваши интересы в течение семи лет, ваше дело я
изучил от корки до корки. Как, собственно, и все ваше прошлое.
– Поздравляю. Сотни газетчиков исследовали
также и мое исподнее. Великое множество проныр хвастают сейчас своей
осведомленностью, но мне от нее никакого толку. Осталось четыре недели. Ты в
курсе?
– У меня с собой постановление суда.
– Через четыре недели они откроют кран.
