Баланс активов был удручающе ясен: рано или
поздно приговор приведут в исполнение. На первых порах Кэйхолла мучила скудость
окружающей обстановки, но через некоторое время проблема примитивного бытия
перестала его тяготить. Согласно фамильному преданию, прапрадед Сэма, весьма
состоятельный человек, владел многими акрами земли и изрядным количеством
рабов. Но неудачливые потомки пустили по ветру нажитые предками богатства.
Некоторые нынешние соседи Сэма озабоченно переписывали собственные завещания,
опасаясь, что наследники будут выкручивать друг другу руки из-за старого
телевизора и подшивки засаленных журналов. Для себя Кэйхолл давно решил: своей
последней волей он оставит штату Миссисипи (или ассоциации цветных меньшинств?)
горку грязного белья и шерстяные носки.
Камеру справа от Сэма занимал Джей-Би Гуллит,
полуграмотный белый верзила, угодивший на Скамью за изнасилование и убийство
девушки, которую жители маленького городка избрали своей королевой красоты.
Тремя годами ранее, когда от исполнения приговора Джей-Би отделяла всего
неделя, Сэм написал по просьбе соседа ходатайство об отсрочке, не забыв указать
на отсутствие у Гуллита адвоката. Отсрочка была дарована, а Джей-Би и Кэйхолла
связала “дружба до гроба”.
За стеной слева обитал Хэнк Хеншоу, главарь
давно забытой банды грабителей, в свое время известной как “Деревенские
мстители”. Однажды ночью Хэнк и его подручные угнали огромный, тяжело груженный
трейлер. Одураченный водитель с пистолетом бросился следом и был убит в
завязавшейся перестрелке. Не считаясь с расходами, родственники нашли Хэнку
грамотного защитника, поэтому на годы вперед его жизни ничто не угрожало.
Свою часть коридора троица называла Маленькой
Родезией.
Сэм швырнул окурок в унитаз и откинулся на
постели. За день до того, как в офисе Крамера прозвучал взрыв, он заехал к Эдди
в Клэнтон, привез сыну свежего шпината из собственного огорода, поиграл с
внуком. Стоял теплый апрель, и трехлетний Адам, то есть Алан, босиком бегал по
мягкой траве. На большом пальце его розовой ступни белел кусочек пластыря.
Порезался о камень, с гордостью пояснил внук. Мальчик обожал эти клейкие
полоски и вечно лепил их то на локоть, то на колено. Держа в руке пучки
шпината, Эвелин с улыбкой покачала головой: сын хвастался перед дедом коробкой,
в которой лежали штук тридцать ярких упаковок патентованного средства.
Это была их последняя встреча. Наутро соседний
Гринвилл вздрогнул от взрыва, и следующие десять месяцев Сэм провел в тюрьме.
Когда после окончания второго процесса он вышел на свободу, Эдди с семьей уже
покинул родные места. Самолюбие не позволило Кэйхоллу отправиться на поиски
сына. По городку ходили разные слухи о том, куда он мог скрыться, но слухи Сэма
не интересовали. Ли говорила, будто Эдди уехал в Калифорнию, однако ни адреса,
ни телефона брата она не знала. Годы спустя Ли сообщила отцу новость: у Эдди
родилась дочь, Кармен.
Из дальнего конца коридора донеслись первые
утренние звуки. Кто-то спустил в туалетном бачке воду, кто-то включил радио.
Скамья пробуждалась. Сэм провел расческой по немытым, свалявшимся волосам,
закурил и бросил взгляд на календарь: 12 июля. У него оставалось двадцать семь
дней.
Сидя на краешке койки, Кэйхолл задумался. Его
сосед Джей-Би повернул ручку телевизора, и диктор за стеной принялся негромко,
но внятно читать сводку новостей из Джексона. Перечислив количество совершенных
за сутки краж, грабежей и убийств, он бесстрастно сообщил о начавшейся в
Парчмане подготовке к примечательному событию. Окружной суд отказался продлить
отсрочку приговора и назначил казнь Сэма Кэйхолла на восьмое августа. Власти
полагают, добавил диктор, что обстоятельств, позволяющих осужденному подать
новую апелляцию, не существует, поэтому приговор скорее всего будет приведен в
исполнение.
Сэм протянул руку к своему черно-белому ящику.
Как обычно, звук опередил изображение на добрый десяток секунд, и, глядя на
темный экран, Кэйхолл слушал генерального прокурора, который клялся жителям
штата покарать нераскаявшегося преступника. В осветившемся тусклом квадрате
медленно проступали черты лица, через мгновение на экране возник и сам
Роксбург. Губы его растягивала улыбка, а брови хмурились. Прокурор вдохновенно
расписывал заслуги правосудия. За спиной государственного обвинителя висел
плакат с фигурой расиста в зловещем балахоне. Человек стоял на фоне полыхающего
креста, чуть ниже виднелись буквы: ККК. Улыбчивого Роксбурга сменил ведущий.
Восьмое августа, повторил он так, будто зритель должен был обвести эту дату
кружком. Затем молодая приятная женщина приступила к чтению сводки погоды.
Кэйхолл выключил телевизор, подошел к решетке.
– Слышал, Сэм? – поинтересовался за стеной
Гуллит.
– Да.
– Держись.
– Да.
– Есть ведь и светлые стороны.
– Это какие же?
– Держаться осталось всего четыре недели. –
Джей-Би хмыкнул.
Сэм извлек из тонкой папки несколько листов
бумаги, уселся на койку – стульев в камере не было. Глаза его заскользили по
оставленному Адамом документу. Текст соглашения занимал полторы страницы. Взяв
карандаш, Кэйхолл начал делать аккуратные пометки на полях. В чистой половинке
добавил целый параграф, внезапно осенившую его идею изложил уже на обороте и
принялся за второй лист. Поставив точку, внимательно прочитал написанное – раз,
другой, третий. Затем Сэм осторожно снял с полки древнюю пишущую машинку, установил
ее на колени, заправил бумагу. В камере зазвучал негромкий перестук клавиш.
* * *
Часы показывали десять минут седьмого, когда в
коридор ступили двое надзирателей. Тот, что был пониже, катил перед собой
тележку с четырнадцатью ячейками. У первой камеры тележка остановилась, высокий
надзиратель просунул в специальную щель металлический поднос. Обитатель камеры,
тощий кубинец, не проронив ни слова, схватил поднос, уселся на край койки и с
жадностью давно не видевшего еды человека заработал челюстями.
Завтрак состоял из шести блюд: пара жареных
яиц, увесистый кусок бекона, четыре тоста, два крошечных пакетика яблочного
джема, пластиковая бутылочка с апельсиновым соком и большой, пластиковый же
стакан кофе. Простое, но сытное меню было утверждено федеральными властями.
Тележка переместилась к следующей камере. Еду
заключенные всегда ждали с нетерпением оголодавших псов.
– Вы опоздали на одиннадцать минут, –
раздраженно буркнул сиделец, забирая поднос.
– Можешь предъявить иск, – не повернув головы,
бросил высокий.
– Я знаю свои права.
– Засунь их себе в задницу.
