В правой руке Ли держала пачку памперсов.
Вопреки сложившейся традиции клиентка явилась одна, но даже неопытный глаз
Адама без труда определил: ребенок уже на подходе.
Пройдя чуть дальше по коридору, он ненадолго
заглянул в мужской туалет, а когда вышел, тетка уже ждала его. Оба коснулись
друг друга щеками.
– Что скажешь о нашем заведении? – спросила
Ли.
– Чем ты здесь занимаешься? – Они двигались по
узкому коридору, устланному вытертой ковровой дорожкой; старую штукатурку стен
покрывала сеть мелких трещин.
– Оберн-Хаус представляет собой некоммерческую
организацию, где люди работают исключительно на добровольных началах. Мы
помогаем молодым матерям.
– Такая работа должна здорово действовать на
нервы.
– Это как посмотреть. Милости прошу. – Она
распахнула перед Адамом дверь кабинета. – Заходи.
На стенах висели красочные плакаты: упитанный
розовощекий мальчуган с аппетитом поглощает овсяную кашу, другой – пухлой
ручонкой указывает на бутылочки с необходимыми всякому младенцу витаминами.
Третий плакат настойчиво убеждал посетителя в достоинствах современных
контрацептивов. Опустившись на стул, Адам осмотрелся.
– Женщины поступают к нам из приютов, так что
можешь представить, какие инструкции по уходу за ребенком они там получают.
Мужей ни у одной нет. Оберн-Хаус основали лет двадцать назад монашки, чтобы
учить бедных девочек воспитанию полноценных детей.
Адам кивнул на плакат с контрацептивами:
– Или способам предотвратить их появление.
– Да. Планировать семью – не наша задача, но
напомнить об осторожности никогда не помешает.
– Может, стоит не только напоминать?
– Может. Шестьдесят процентов младенцев нашего
округа рождаются вне брака, и цифра эта растет из года в год. Все чаше молодые
матери оставляют своих младенцев прямо на улице. Просто сердце не выдерживает.
Многие крохи лишены малейшего шанса.
– Кто вас финансирует?
– Только частный бизнес, и не слишком-то
щедро. Мы постоянно боремся за выживание. Бюджет наш более чем скромен.
– Сколько здесь консультантов вроде тебя?
– Около дюжины. Некоторые приходят на полдня
два-три раза в неделю, некоторые – по субботам. Мне проще, я независима и
провожу в этих стенах весь день.
– Сколько часов в неделю?
– Не знаю. Никто не подсчитывал. Прихожу
примерно в десять, ухожу, когда стемнеет.
– За спасибо?
– Да. Вы, юристы, называете это pro bono.
– У юристов все по-другому. Безвозмездно мы
работаем для того, чтобы как-то оправдать собственные гонорары и немного помочь
обществу. Денег у нас в любом случае достаточно, ты же понимаешь.
– Понимаю. Работа pro bono приносит вам
удовлетворение.
– Как ты нашла это место?
– Не помню. Дело-то уже давнее. Я состояла
членом клуба ценителей чая. Раз в месяц мы обсуждали способы помощи
нуждающимся. Однажды на заседание пригласили монашку, и она рассказала нам об
Оберн-Хаусе. Клуб решил взять его под свою опеку. Потянулась ниточка, которая и
привела меня сюда.
– Тебе не платят ни цента?
– Фелпс набит деньгами, Адам. Я даже жертвую
нашему заведению довольно приличные суммы. Ежегодно в “Пибоди” проходит
благотворительный банкет, являются состоятельные господа в смокингах, пьют шампанское.
Я заставляю Фелпса надавить на своих приятелей, и те раскошеливаются. В прошлом
году мы собрали более двухсот тысяч долларов.
– Как тратятся средства?
– Кое-что уходит наверх. У нас два штатных
сотрудника на окладах. Здание обходится недорого, но поддерживать его в порядке
тоже чего-то стоит. На оставшиеся деньги закупаем детское питание, медикаменты,
литературу. Финансов вечно не хватает.
– Тебя здесь считают боссом?
– Нет. Существует администратор, ему платят.
Я, как ты сказал, лишь консультант.
Адам окинул взглядом плакат за ее спиной:
безобидно лежащий на женской ладони огромный оранжевый презерватив. Из газетных
статей он знал, что, несмотря на шумную телевизионную рекламу, специальные
уроки в школах и призывы известных рок-звезд, подростки упрямо избегают
пользоваться этим простым, но эффективным средством защиты. При мысли о
каждодневных беседах с пятнадцатилетними матерями на темы предохранения от
беременности ему едва не стало дурно.
– Восхищаюсь тобой, – сказал он, поворачиваясь
к занятому овсянкой крепышу.
Ли молча кивнула. В глазах ее читалась
усталость.
– Пойдем-ка поедим чего-нибудь.
– Где?
– Все равно. Где угодно.
– Сегодня я виделся с Сэмом. Проговорили часа
два. Ли откинулась на спинку стула, размеренным движением забросила ноги на
стол. Одета она была, как обычно, в изрядно полинявшие джинсы и легкую
хлопчатобумажную рубашку.
– С этого дня я официально представляю его
интересы.
– Он подписал соглашение?
– Да. Подготовил его собственноручно, на
четырех страницах. Теперь все зависит от меня.
– А не страшно?
– Я в ужасе, но надеюсь справиться. После
обеда встретился с репортером из “Мемфис пресс”. До них уже дошел слух о том,
что Сэм Кэйхолл приходится мне дедом.
– Что ты ему сказал?
– Отрицать этого я не мог, согласись. Его
весьма интересовала вся семья, но в подробности я не вдавался. Парень наверняка
будет копать.
– Обо мне тоже шла речь?
– О тебе не прозвучало ни слова, однако что-то
он выудит, уверяю. Мне очень жаль, Ли.
– Жаль чего?
– Жаль, если они докопаются до правды. Тебя
заклеймят дочерью Сэма Кэйхолла, убийцы, расиста, антисемита и члена
Ку-клукс-клана, самого древнего старика, когда-либо переступавшего порог
газовой камеры. Тебя выживут из города.
– Случались вещи и похуже.
– Это какие?
– Брак с Фелпсом Бутом.
