– В своей первой клетке, отсек “Д”,
противоположный от газовки конец коридора. Той ночью на всей территории ввели
Усиленный режим. Казнь состоялась сразу после полуночи, что меня удивило:
власти имели в своем распоряжении целый пень. Точное время исполнения в
приговоре не указывается, только дата. Но эти скоты не могут ждать и вечно
назначают экзекуцию ровно на одну минуту первого. Таким образом, если суд решит
вновь отсрочить казнь, тюремные юристы получают возможность в течение суток
оспорить неудобное для них решение. Именно это случилось с Бастером Моуком. В
полночь его усадили в кресло, раздался телефонный звонок, беднягу вытащили в
соседнюю комнату, и он проторчал там целых шесть часов, дожидаясь окончания
спора между своим адвокатом и судьей. Газ пустили только на рассвете, знаешь,
что он сказал напоследок?
– Даже не догадываюсь.
– Бастер был моим другом. Классный парень.
Найфех спрашивает его: “Последнее слово говорить будешь?” Бастер в ответ: “Не
откажусь”. И пожаловался Найфеху, что поданный на ужин бифштекс оказался
сыроват. Инспектор пообещал Моуку разобраться с поваром. Тогда Бастер спросил:
“Неужели губернатор не захотел воспользоваться своим правом и даровать
осужденному жизнь?” Найфех отвечает: “Нет”. И Бастер выдал: “Что ж, в таком
случае моего голоса на выборах он не получит!” Затем дверь камеры захлопнулась,
и палач нажал на рычаг.
Воспоминание, по-видимому, развеселило Сэма.
Адам выдавил негромкий смешок и раскрыл блокнот. Тем временем Кэйхолл закурил
новую сигарету.
Через четыре года после казни Тедди Микса
подошла очередь Мэйнарда Тоула. Защиту его осуществляла pro bono компания
“Крейвиц энд Бэйн”. Под руководством Гарнера Гудмэна интересы Тоула представлял
молодой адвокат Питер Вайзенберг. Оба, старший партнер и его юный коллега,
своими глазами наблюдали за процедурой, которая во многом напоминала ту, с
Миксом. Детали ее Адам со свидетелями не обсуждал, однако внимательно
проштудировал их отчет.
– А как обстояло дело с Мэйнардом? – спросил
он у Сэма.
– Черномазый Тоул прирезал во время грабежа
трех человек и возложил вину за происшедшее на нашу систему. Называл себя не
иначе как африканским воителем. Несколько раз пытался угрожать мне, но по
большей части нес всякую чушь.
– Какую чушь?
– Обычную для любого черномазого. Ты же
знаешь, все они безвинны, как агнцы Божьи. Каждый из них, каждый. Сюда они
попадают потому, что они – черные, а система – белая. Пусть они кого-то там
изнасиловали или убили, виноватым оказывается другой.
– Значит, ты испытал радость, когда его не
стало?
– Такого я не говорил. Убийство – всегда зло.
Убивая, грех берет на душу и афроамериканец, и чистокровный англосакс. Убивая
осужденных, совершает грех и население штата Миссисипи, от чьего имени
действует палач. Мой поступок – безусловное зло. Лишив меня жизни, ты
рассчитываешь исправить его?
– Тоул тоже мучился?
– Как и Микс. Администрация подыскала нового
исполнителя, и поначалу все шло гладко. Пустили газ, Мэйнард потерял сознание,
принялся биться головой о штангу. Но голова у него была покрепче, чем у Микса.
Проходит пять, десять минут, а он все еще жив. Найфех даже выставил из соседней
комнаты свидетелей, чтобы пол не заблевали.
– Где-то я читал, что смерть наступила через
десять минут.
– Да, она не торопилась. Естественно,
инспектор с врачом назвали ее мгновенной и безболезненной, этого требует
ритуал. Но кое-какие новшества после казни Тоула были все-таки введены. Когда
порог газовки готовился переступить мой друг Моук, они оснастили штангу кожаной
упряжью. Голову Бастера, а позже и Пэрриса, ремни обхватывали так плотно, что
повернуть ее он уже не мог. Трогательная забота, а? Сейчас за свидетелей Найфех
не боится: мучений не видно.
– Теперь ты понимаешь меня, Сэм? Подобный
метод слишком жесток, и мы его опротестуем. Найдем очевидцев, они подтвердят
нашу правоту. Попробуем убедить судью признать использование газовой камеры
противоречащим конституции.
– Какой в этом смысл? Ты потребуешь для меня
смертельной инъекции? Не покажется ли смешным заявление адвоката о том, что
газовка его клиента не устраивает, а вот безобидный укол – совсем другое дело?
Положите бедолагу на носилки и вонзите в задницу шприц. Не согласен!
– Ты прав, однако мы выиграем время. Я внесу
протест, Добьюсь отсрочки и обращусь в более высокие инстанции. Потянутся годы.
– Старый фокус. Такое уже было.
– Как тебя понимать?
– Техас, 1983 год, дело Ларсона. Спор
закончился ничем. Судья заявил, что газовые камеры используются на протяжении
пятидесяти лет и считаются вполне эффективным и гуманным методом лишения жизни.
– Да, но есть одна немаловажная деталь.
– Говори.
– Здесь не Техас. Микс, Тоул и остальные
казнены в Миссисипи. Кстати, в Техасе уже перешли на инъекции. От газа там
отказались потому, что подобрали способ получше. Большинство штатов давно
предпочли новые технологии.
Поднявшись, Сэм прошел к дальнему концу стола.
– Что ж, когда придет мое время, я тоже
предпочту новые технологии. – Он принялся расхаживать по комнате. – От одной
стены до другой восемнадцать футов. Пройти их я могу, не натыкаясь ни на какие
решетки. Понимаешь ли ты, что такое двадцать три часа в сутки торчать на
пятачке размером шесть на девять футов? Здесь я на свободе, мальчик. – Сэм
удовлетворенно пыхнул сигаретой.
Адам не сводил глаз с хрупкого человека,
двигавшегося сквозь облако табачного дыма. На босых ногах Кэйхолла были резиновые
тапочки, какие обувают в душе, при каждом шаге они едва слышно поскрипывали.
Внезапно Сэм остановился, снял с полки книгу, сел за стол и начал яростно
листать страницы. Найдя через пару минут нужное место, он углубился в чтение.
– Вот оно, – услышал Адам его негромкое
бормотание. – Я знал, что не ошибусь.
– О чем ты?
– Дело 1984-го года, Северная Каролина.
Заключенного звали Джимми Олд, и Джимми явно не хотел помирать. Им пришлось
силком затаскивать его в камеру, он орал и кусался. Его опутали ремнями,
захлопнули дверь и пустили газ. Джимми вдохнул, уткнулся подбородком в грудь.
Затем голова его мелко затряслась. На свидетелей смотрели выпученные глаза
полумертвого человека, по подбородку поползли слюни. Тело свело судорогой, изо
рта пошла пена. Так продолжалось минут десять. Один из свидетелей, журналист,
не выдержал, блеванул. Инспектор задернул шторку, чтобы скрыть отвратительное
зрелище. Умирал Джимми целых четырнадцать минут.
– Да, это уж чересчур.
