К восьми часам Адам уже сидел в крошечной
комнатке по соседству с библиотекой. Он был как на иголках, но всеми силами
пытался скрыть это. Чашку за чашкой поглощал кофе, небрежно листал утренние
газеты. Парчман остался в другом полушарии, под экватором. В извлеченном из
кармана листке со списком членов комиссии не отыскалось ни одного знакомого
имени. Одиннадцать абсолютно посторонних людей будут решать в течение часа его
будущее, затем быстренько проголосуют и поспешат заняться куда более важными
делами. За пару минут до восьми в комнатку заглянул Уайкофф, пробормотал что-то
ободряющее. Адам рассыпался в извинениях за доставленные неудобства.
– Чепуха! Не вешай носа!
Через несколько минут на пороге возник Гарнер
Гудмэн.
– Пока все идет хорошо. – Сказано это было
почему-то шепотом. – Присутствуют одиннадцать человек. Пятеро на нашей стороне.
Розена поддержат по меньшей мере трое. Похоже, голоса или двух ему не хватит.
– А сам он здесь? – спросил Адам, зная ответ,
но надеясь в глубине души, что дикий вепрь испустил дух.
– Еще бы. Выглядит встревоженным. Эммит не
клал телефонную трубку до десяти вечера. У нас достаточно сторонников, и Розен
знает об этом. – Дверь захлопнулась.
В четверть девятого председательствующий
объявил собравшимся о наличии кворума и сообщил причину внеочередной встречи:
вопрос о расторжении контракта с сотрудником фирмы Адамом Холлом. Первым
получил слово Эммит Уайкофф. Поднявшись из-за стола, Эммит шагнул к стеллажу,
принял непринужденную позу и не менее десяти минут расписывал собравшимся явные
и скрытые достоинства мистера Холла. Последних оказывалось больше. Со стороны
можно было подумать, что Уайкофф обращается к жюри присяжных. Примерно половина
членов комиссии его слов не слышали: профессиональные юристы с головой
погрузились в собственные бумаги.
Следующим выступил Гудмэн. Гарнер кратко
напомнил присутствующим о деле Сэма Кэйхолла, откровенно признал, что скорее
всего казнь неизбежна, и тут же переключился на Адама. Да, молодой человек
совершил ошибку, не признавшись в своем родстве с Кэйхоллом, но какая разница?
Одно дело – былые грехи, и совершенно другое – конкретная ситуация сегодня. Для
клиента фирмы, жить которому осталось всего три недели, она гораздо важнее.
В библиотеке не прозвучало ни вопроса.
По-видимому, удовлетворить собственное любопытство слушатели рассчитывали с
помощью Розена.
За редкими исключениями, юристы обладают
отличной памятью. Стоит одному из них претерпеть несправедливость или, не дай
Бог, унижение – и он годами будет ждать случая, чтобы заплатить долг. Должников
в фирме “Крейвиц энд Бэйн” у Дэниела Розена хватало. На посту управляющего
Розен только и делал, что с непоколебимой решимостью множил их количество.
Стиль его руководства превращал сотрудника в робкого мышонка. Розен запугивал,
подтасовывал факты, лгал. Дать ему отпор было невозможно. Он оскорблял молодежь
и изводил нравоучениями ветеранов. Он диктовал свои условия общественным
комиссиям, нисколько не считался с политикой фирмы, сманивал клиентов у коллег.
Теперь, на склоне лет, наступала пора собирать взращенный урожай.
Управляющий не успел проговорить и двух минут,
когда его прервали. Нарушителем спокойствия оказался средних лет мужчина,
приятель Эммита, увлекающийся гонками на мотоцикле. Розен степенно расхаживал
по библиотеке, как когда-то по залу суда, но внезапный вопрос заставил его
остановиться. Он все еще мысленно отшлифовывал саркастический ответ, однако тут
же прозвучала новая реплика, за ней – третья. Вспыхнула перепалка.
Трое смутьянов мастерски поддерживали друг
друга, тактика их действий наводила на мысль о тщательно подготовленной атаке.
Не в силах противостоять разящим ударам, Розен едва сдерживал ярость. Троица же
сохраняла абсолютное хладнокровие. Перед каждым лежал блокнот со списком
вопросов.
– В чем вы усматриваете конфликт интересов,
мистер Розен?
– Юрист наделен правом представлять членов
своей семьи, не так ли, мистер Розен?
– Спрашивали ли мистера Холла при приеме на
работу о том, не вела ли наша фирма дел его родственников?
– Вы не хотите, чтобы общественность была
лучше осведомлена о деятельности фирмы, мистер Розен?
– Почему вы считаете подобную осведомленность
нежелательной, мистер Розен?
– А вы бы попытались спасти члена своей семьи
от смертной казни?
– Что вообще вы думаете о смертной казни?
– Не желаете ли вы втайне смерти мистера
Кэйхолла по причине его ненависти к евреям?
– Не кажется ли вам, что вы сознательно
подставили мистера Холла?
Стороннему наблюдателю происходившее в
библиотеке наверняка представилось бы весьма неприглядным зрелищем. Привыкший
одерживать блестящие победы в залах суда, Дэниел Розен был вынужден держать
ответ перед какой-то комиссией. Не перед жюри. Не перед судьей. Перед жалкой
комиссией!
Отступить? Ни за что! Розен продолжал давить,
голос его набирал силу. Фразы стали едкими, прозвучало несколько персональных
выпадов, а в адрес Адама Холла высказывались откровенные гадости.
Делать этого никак не следовало. В схватку
ринулись остальные, и через пять минут управляющий напоминал загнанного зайца.
Поняв, что склонить большинство на свою сторону ему не удастся, Розен сбросил
обороты. В обычной снисходительной манере он провозгласил несколько расхожих
истин об этических принципах и недопустимости двусмысленного поведения, истин,
которые всякий юрист познает еще первокурсником и которыми охотно козыряет в
дискуссии, но пренебрегает во всех иных случаях.
Закончив отповедь, Розен твердым шагом вышел
из библиотеки. Память его прочно зафиксировала имена тех, кто имел дерзость
отстаивать собственные взгляды. Ничего, наглецы еще горько пожалеют о своих
словах.
Бумаги, диктофоны и записные книжки мигом
исчезли со стола. На полированной поверхности остались лишь три серебряных
кофейника и дюжина пустых чашек. Председательствующий предложил голосовать.
Розена поддержали пять членов комиссии, но шестеро упрямцев взяли сторону
Адама. Через две минуты библиотека опустела.
– Шесть к пяти? – переспросил Адам, глядя на
подобревшие, однако все еще серьезные лица Гарнера Гудмэна и Эммита Уайкоффа.
– Как и следовало ожидать, – заметил Эммит.
– Слава Богу, обошлось, – с облегчением
проговорил Гудмэн. – Ты мог запросто лишиться работы.
– Я должен прийти в восторг? То есть еще бы
один голос, и мне пришлось бы идти на биржу труда?
