– И он не шутил.
– Как много ей было известно о деятельности
Сэма в Клане?
– Даже не представляю. Дома на эту тему не
говорили. Помню, после ареста мать долго чувствовала себя оскорбленной.
Некоторое время пряталась от репортеров у Эдди, то есть у вас.
– И не присутствовала ни на одном из
процессов.
– Да. Сэм запретил ей появляться в суде. У
мамы были проблемы с давлением, этим-то предлогом он и воспользовался.
Двигаясь по узкой дорожке, оба оказались в
старой части кладбища. Ли подняла руку:
– На противоположном холме, вон там, под
деревьями, хоронят чернокожих.
– Как? Даже сейчас?
– Ну да. Не помнишь? “Ниггер должен знать свое
место”. Местные жители до сих пор приходят в ужас от мысли, что рядом с их
предками вдруг будет лежать человек с иным цветом кожи.
Адам недоверчиво покачал головой. Под толстыми
сучьями дуба у самой вершины холма оба опустились на траву. Вдалеке внушительно
поблескивал купол окружного суда.
– Девчонкой я очень любила играть здесь, –
сказала Ли. – Каждый год Четвертого июля городские власти устраивают фейерверк.
Лучше всего смотреть именно отсюда. Пушки, из которых стреляют, стоят в парке.
Утром мы неслись на велосипедах в город смотреть парад, купаться в бассейне и
просто валять дурака. После захода солнца, когда темнело, мы пробирались сюда,
рассаживались по надгробиям и с нетерпением ждали первого залпа. Взрослые
мужчины не выходили из машин, сидели и тянули из горлышек кто пиво, а кто и
виски. Их жены с младенцами на руках поднимались к нам. А потом мы, оглашая
кладбище дикими воплями, мчались вниз.
– Эдди тоже?
– Конечно. Он был хорошим братом. Иногда,
правда, приставал как банный лист, но не часто. Знаешь, мне его здорово не
хватает. В конце концов, пути наши с ним разошлись, и все же, приезжая сюда, я
всегда думаю об Эдди.
– Мне его тоже не хватает.
– Мы сидели с ним на этом самом месте вечером
того дня, когда он окончил школу. Я уже два года жила в Нэшвилле, но приехала,
потому что он просил. Мы купили бутылку дешевого вина, по-моему, Эдди в тот
день впервые узнал вкус спиртного. Никогда не забуду. Сидели возле могилы Эмили
Джейкоб, прикладывались к бутылке, пока она не опустела.
– Какой тогда шел год?
– Наверное, шестьдесят первый. Эдди говорил,
что запишется в армию, хотел уехать подальше от отца. Я была против, мы еще
долго спорили.
– Он не показался тебе растерянным?
– Восемнадцать лет, чего ты хочешь? Конечно,
он растерялся, как всякий выпускник. Эдди считал, что если он останется здесь,
то неизбежно превратится во второго Сэма, в еще одного Кэйхолла с капюшоном на
голове. Из Клэнтона он готов был бежать сломя голову.
– Однако первой бежала ты.
– Да. Но я всегда чувствовала себя намного
сильнее брата. У меня сердце разрывалось от боли: и что ему неймется,
мальчишке? В общем, мы пили и говорили о том, можно ли удержать в узде
собственную жизнь. – Эдди держал ее в узде?
– Сомневаюсь, Адам. Отец пугал нас обоих. Отец
и кипевшая в нем родовая ненависть. Есть вещи, которых, я надеюсь, ты никогда
не узнаешь. Я сумела как-то выбросить их из головы, а Эдди – нет.
Поднявшись, тетка взяла племянника за руку и
потянула за собой по дорожке в сторону нового кладбища. Возле участка с
несколькими покосившимися надгробиями она остановилась.
– Здесь покоятся твои прапрадеды вместе со
всеми своими братьями и сестрами, пять или шесть поколений Кэйхоллов.
Адам насчитал восемь. Под слоем пыли на
гранитных плитах кое-где угадывались линии букв.
– В сельской местности их могил больше. Род
Кэйхоллов обитал неподалеку от Кэрауэя, это милях в пятнадцати отсюда. Многие
похоронены возле крошечных деревенских церквей.
– Ты бывала там?
– Пару раз. Некоторые умерли еще до того, как
я хоть что-нибудь о них узнала.
– Почему твоя мать лежит в другом месте?
– Потому что она так захотела. Почувствовав
приближение смерти, сама указала, где рыть могилу. К Кэйхоллам она себя не
причисляла и всю жизнь прожила как Гейтс.
– Умная женщина.
Смахнув с плиты травинки, тетка провела
пальцами по буквам, которые составляли имя Лидии Ньюсом Кэйхолл, скончавшейся в
1961 году в возрасте семидесяти двух лет.
– Хорошо ее помню. – Ли вновь опустилась на
колени. – Воистину добродетельная была женщина. Лидия в гробу бы перевернулась,
если бы узнала, что третий ее сын сейчас ждет казни.
– Мужа тоже помнишь?
Надпись чуть ниже первой свидетельствовала о
том, что первым в 1952 году здесь был погребен шестидесятичетырехлетний
Натаниэл Лукас Кэйхолл.
Лицо тетки стало замкнутым и холодным.
– Злобный старикашка. Он вполне мог бы
гордиться своим сыном. Нэт, как его все звали, был убит на похоронах.
– Убит на похоронах?
– Я не оговорилась. По традиции похороны здесь
служат поводом для шумных застолий. В дом умершего приходят все, кому не лень,
садятся за стол, едят и пьют. Господи, как они пьют! Жизнь в сельской местности
всегда считалась несладкой, поэтому поминальный ужин и сейчас часто
заканчивается дракой. Заносчивый Нэт не поделил что-то с соседом по столу, тот
кликнул на помощь приятеля, и вдвоем они насмерть забили обидчика деревянными
ножками от стула.
– А где в то время был Сэм?
– Сэм участвовал в схватке. Ему тоже изрядно
досталось: переломы, сотрясение мозга. Хорошо помню похороны; Сэм лежал в
больнице и прийти на них не смог.
– Но за отца отомстил.
– Конечно.
– Каким образом?
– Несколько лет спустя те двое вышли на свободу.
Доказать, конечно, ничего не удалось, но месяца через полтора они пропали.
Изуродованное тело одного нашли в соседнем округе, а второй как в воду канул.
Полиция допрашивала Сэма и его брата, однако дело так и осталось нераскрытым.
– По-твоему, это он?
– Естественно. С Кэйхоллами тогда не
связывались. Люди их сторонились. – Ли отошла от могил; оба двинулись дальше по
дорожке. – Вот тебе вопрос, Адам: где мы будем хоронить Сэма?
