Прокурор Дэвид Макаллистер не заставил себя
ждать. Третий и последний процесс по делу Сэма Кэйхолла открылся в феврале 1981
года в Лейкхеде, небольшом холмистом округе на северо-востоке штата.
Обвинительная речь была блестящей; прокурор имел лишь одну, но непростительную
для чиновника слабость: большую часть своего свободного времени Макаллистер
проводил в компании газетчиков. Говорил он убедительно и страстно. Ни у кого из
присутствовавших в зале суда не осталось сомнений: этот молодой человек пойдет
до конца. Политические амбиции прокурора были и в самом деле грандиозны.
Жюри присяжных состояло из восьми белых
граждан и четырех чернокожих. Суду представили осколки стекла, заключения
экспертов, кусок бикфордова шнура, фотоснимки и прочие материалы двух
предыдущих процессов.
Затем место свидетеля занял одетый в скромную
полотняную рубашку Джереми Доган. Со смиренным лицом он поведал присяжным о
том, как вступил в преступный сговор (“с сидящим во-о-н там мистером
Кэйхоллом”), целью которого являлась установка бомбы в офисе юриста Марвина
Крамера. Ловя каждое слово, Сэм не сводил с говорившего глаз, однако Доган
упрямо смотрел в угол небольшого и уютного зала. Адвокат Кэйхолла более трех
часов гневно обличал свидетеля и под конец вынудил его признаться в заключенной
с властями сделке. Но для подзащитного урон от показаний Джереми оказался
невосполнимым.
Даже если бы Кэйхолл вспомнил о Уэдже, вновь
вскрывшиеся обстоятельства нисколько не укрепили бы его позиции. Пришлось бы
пояснять, что в Гринвилл Сэм прибыл уже с динамитом, что являлся фактическим
соучастником, а значит, виновен был ничуть не меньше исполнителя. Подобный
оборот дела шел вразрез с интересами защиты. Сэм не выдержал бы перекрестного
допроса. Если одна ложь будет покрывать другую, на поверхность неизбежно
всплывет истина.
Да и кто в последний момент поверит сказке о
мифическом, прямо-таки с потолка упавшем специалисте по взрывам? Кэйхолл хорошо
понимал, что даже в качестве соломинки Уэдж никуда не годится. Он ничего не
сказал адвокату о Ролли.
* * *
Когда Дэвид Макаллистер поднялся со своего
места, чтобы произнести заключительное слово обвинения, в битком заполненном
зале воцарилась мертвая тишина. Начал прокурор с воспоминаний о тех временах,
когда мальчишкой бегал по улицам Гринвилла с ватагой приятелей. Многие были
родом из еврейских семей, а подросток и не подозревал, что между ними
существуют какие-то различия. Иногда общался с кем-то из Крамеров. Ему
врезались в память их доброта и трудолюбие. Эти люди не только брали, они
привыкли с радостью и щедро давать своим согражданам. Он часто играл с
чернокожими ребятами и знал, какие преданные из них получаются друзья.
Непонятно лишь, почему он ходил в одну школу, а его лучшие товарищи – в другую.
Никогда не забыть ему и дня 21 апреля 1967 года: ощутив под ногами толчок,
мальчик подумал, что началось землетрясение, бросился в центр города, откуда к
небу поднималось облако дыма. Три часа он простоял за спинами полицейских,
вглядываясь в развалины офиса. Вот мимо пронесли носилки с Марвином Крамером, а
чуть позже “скорая” увезла завернутые в белые простыни крошечные тельца
близнецов.
По щеке прокурора скатилась одинокая капля.
Белоснежными платками утирали глаза присяжные.
* * *
В предъявленном Сэму Кэйхоллу 12 февраля 1981
года обвинении фигурировали два умышленных убийства и попытка
непредумышленного. Через сутки жюри присяжных вынесло вердикт: виновен.
Требуемое наказание – смерть.
Кэйхолла перевезли в Парчман, где и по сей
день находится главный тюремный изолятор штата. 19 февраля 1981 года Сэм опустился
на скамью смертников.
Глава 4
Под крышей расположенной в Чикаго юридической
фирмы “Крейвиц энд Бэйн” мирно и с пользой для общества ладят меж собой около
трехсот сотрудников. Точнее говоря, двести восемьдесят шесть, хотя назвать
абсолютную цифру довольно трудно: дюжина человек всегда отсутствуют по
неотложным делам, а в коридорах неловко переминаются с ноги на ногу две дюжины
вышколенных, рвущихся в бой новичков. Однако, несмотря на многочисленный
персонал, “Крейвиц энд Бэйн” не спешила дать полновесный отпор соперникам, не
захотела глотать мелких конкурентов и сманивать к себе чужую клиентуру. Вот
почему в Чикаго ее считали всего лишь третьей по величине. Услугами ее
отделений пользовались жители шести городов, но, к неловкому смущению молодых партнеров,
лондонский адрес на официальных бумагах фирмы не значился.
Хотя со временем стиль работы высочайших
профессионалов несколько смягчился, “Крейвиц энд Бэйн” по-прежнему была
известна как весьма въедливый участник любого судебного разбирательства.
Безусловно, фирма занималась вопросами недвижимости, налогами, вела дела по
антитрестовскому законодательству, и все же главный доход она получала, раз за
разом выигрывая изнурительные судебные тяжбы. Новых и перспективных сотрудников
кадровики присматривали среди студентов третьего курса, тех, кто отличался
умением вести дискуссию и убеждать оппонента в собственной правоте.
Предпочтение отдавалось юношам (конечно, от случая к случаю на работу
приглашали и молодых женщин), способным за короткое время овладеть искусством
мгновенного перехода из обороны в атаку – искусством, отшлифованным поколениями
ветеранов фирмы.
Часть сотрудников занимались имущественными
исками. В качестве гонорара фирма получала пятьдесят процентов отыгранной
суммы, великодушно оставляя клиенту другую половину. Дотошные специалисты вели
уголовные дела, и услуги адвоката из “Крейвиц энд Бэйн” обходились подзащитным
недешево. Два самых крупных в фирме отдела разрешали споры между
предпринимателями и выкручивали цепкие руки страховых компаний. Но основной
доход “Крейвиц энд Бэйн” приносили не гонорары, а высокие ставки оплаты
изворотливых мозгов ее юристов. Двести долларов в час за работу, связанную со
страховыми полисами. Триста – за участие в уголовных процессах. Четыреста
платили крупные банки, интересы которых представляли знатоки финансового
законодательства. Богатые корпорации раскошеливались даже на пять сотен.
Деньги не ручейком, а полноводной рекой текли
в кассу фирмы. Главный ее офис, комфортабельный, но не отмеченный безвкусной
роскошью, располагался на последних этажах третьего по высоте небоскреба в
Чикаго.
