Ровно в полдень из двери блока появился Пакер.
За его плечом стоял охранник с наручниками. Приятелей развели по камерам:
соседи уже обедали. Тушеные бобы, картофельное пюре, пять кусочков тостов.
Неохотно поковыряв ложкой в пластиковом подкосе, Сэм отодвинул его от себя и
принялся ждать. Рука его сжимала завернутый в чистые боксерские трусы овальный
брусок мыла. Банный день.
Через четверть часа охранник проводил Кэйхолла
в тесную кабинку душа. Посещать ее внутренние правила разрешали сидельцу пять
раз в неделю.
Сэм быстро намылил голову, ополоснул волосы
теплой водой, а затем повторил процедуру. Стены и пол кабинки были чистыми, но
пользовались ею все четырнадцать заключенных, поэтому снять резиновые тапочки
он не рискнул. Воду давали только на пять минут, и большинству их хватало. Сэм
с отвращением взирал на тусклую плитку. Имелись на Скамье такие вещи, скучать
по которым он никогда не будет.
Двадцать минут спустя микроавтобус доставил
Кэйхолла к библиотеке. Там его уже ждали.
* * *
Покосившись на направившегося к двери
охранника, Адам снял пиджак. Когда мужчина в форме вышел, дед и внук обменялись
рукопожатием. Сэм опустился на стул, закурил.
– Где ты пропадал?
– Был занят. – Адам устроился за столом
напротив. – Среду и четверг провел в Чикаго.
– По моим делам?
– Можно сказать и так. Гудмэн захотел
ознакомиться с материалами, а там возникла еще пара вопросов.
– Гудмэн опять сует свой нос?
– Гарнер Гудмэн – мой старший партнер, Сэм. Я
должен с ним считаться, если только дорожу этой работой. Знаю, ты его
ненавидишь, но Гудмэн очень озабочен тем, что здесь происходит. Можешь не
верить, однако он не испытывает никакого желания затолкать тебя в газовую
камеру.
– Ненависти к нему во мне уже нет.
– С чего вдруг такая перемена?
– Понятия не имею. Стоя одной ногой в могиле,
человек о многом задумывается.
Адам надеялся, что Кэйхолл разовьет тему, но
клиент смолк. Внук рассеянно наблюдал за дедом, гоня от себя мысли о Джо
Линкольне и драке на похоронах, о всех печальных подробностях, которые поведала
тетка. Удавалось ему это с трудом. Он обещал Ли не касаться в разговоре с Сэмом
событий далекого прошлого.
– Полагаю, про нашу неудачу ты уже знаешь. –
Адам начал извлекать из кейса бумаги.
– Она не заставила себя ждать.
– И слава Богу. Я подал апелляцию в
федеральный суд.
– С федеральным судом мне никогда не везло.
– В данный момент мы не можем выбирать ту или
иную инстанцию.
– Что мы можем в данный момент?
– Существует несколько пунктов. Во вторник,
после беседы с судьей, я лицом к лицу столкнулся с губернатором. Он хотел
переброситься парой слов без свидетелей. Дал мне номера своих телефонов,
сказал, что намерен обсудить ход дела. Видишь ли, у него сомнения по вопросу
степени твоей вины.
В глазах Сэма загорелась ярость.
– Сомнения? Да я девять лет провел здесь
исключительно из-за него. Он губы себе кусает, ему не терпится отправить меня в
газовку.
– Не буду спорить, но…
– Ты дал слово, что не пойдешь к нему. Ты
подписал соглашение.
– Остынь, Сэм. Губернатор поймал меня за
дверью кабинета Слэттери.
– Странно, что он не собрал еще
пресс-конференцию.
– Это благодаря мне. Я вынудил его хранить
молчание.
– Выходит, ты – первый, кому такое оказалось
по силам.
– Макаллистер не отвергает напрочь идею
милосердия.
– Он сам тебе это сказал?
– Да.
– Но почему?
– Я не знаю почему, Сэм. Его мотивы меня не
интересуют. Но в чем ты видишь вред? Какая опасность таится в попытке склонить
губернатора к снисхождению? Пусть газеты печатают его портреты, пусть
тиражируют его ослепительную улыбку телеэкраны. Если есть шанс заставить
Макаллистера выслушать наши доводы, какая тебе разница, что он лично будет от
этого иметь?
– Нет. Тысячу раз – нет. Я не позволю своему
адвокату просить это ничтожество о снисхождении. Я хорошо изучил его, Адам. Он
рассчитывает заманить тебя в свои сети. Его слова и поступки – только поза,
только игра на публику. Он жаждет славы – за мой счет. Но казнят-то меня, а не
его!
– В чем же все-таки вред, Сэм?
Кэйхолл с размаху опустил ладонь на крышку
стола.
– Вред в том, что твои действия не принесут
никакой пользы, Адам. Его не переубедишь.
Адам черкнул что-то в блокноте, давая деду
время успокоиться. Откинувшись к спинке стула, Сэм достал из кармана новую
сигарету, провел рукой по влажным еще волосам. Холл посмотрел на него в упор.
– Что ты собираешься делать, Сэм? Послать все
к чертям? Сдаться? Ты мастерски разбираешься в законах, так скажи, что делать?
– Не мешай, я думаю.
– Пора бы.
– Апелляция – вещь грамотная, но надежды на
нее немного. Других же средств остается и того меньше.
– Если не считать Бенджамина Кейеса.
– Ты прав. За исключением Кейеса. Он проделал
отличную работу, был мне другом. Мне противна сама мысль бросить на него
какую-то тень.
– Когда речь идет о смертной казни, такая
практика считается стандартной, Сэм. У приговоренного всегда есть возможность
обжаловать непрофессионализм защиты. Гудмэн предлагал тебе эту тактику, но ты
отказался. А ее следовало опробовать годы назад.
– Он упрашивал меня дать согласие. Я и тогда
сказал – нет. Наверное, мой отказ был ошибкой.
Сидя на краешке стула, Адам торопливо делал
записи. – Я читал протоколы суда. Думаю, ошибку совершил Кейес, когда не
разрешил тебе давать показания.
– Помню, помню. Мне хотелось обратиться к
присяжным. После слов Догана я подумал: может, стоит объяснить жюри, что я хоть
и установил бомбу, но не намеревался никого убивать? Это правда, Адам. Я никому
не желал смерти.
– Ты готов был дать показания, однако
подчинился запрету своего адвоката.
Улыбнувшись, Кэйхолл опустил голову.
– Именно это ты хочешь от меня услышать?
