Она снова заплакала и крепко сжала мою руку. Мне было очень приятно, что она так плачет и так горюет. Нам было хорошо вместе, она меня любила. И этот страх, мой вечный ужасный страх исчез, потому что теперь я точно знал, что она любит меня.
— Я люблю тебя, — сказал я.
— И я тоже тебя люблю, — прошептала она, целуя мою руку и сжимая ее все крепче.
Когда мы приехали в аэропорт, плач сменился всхлипываниями. Я был счастлив, меня распирало от гордости. Я люблю мою девочку, а она любит меня. Я отправляю ее в Исландию, где она покажет всем этим дрянным людишкам, которые измывались над ней в детстве, какой успешной она стала. Я живо представлял себе эту картину: многочисленные телевизионщики и радиожурналисты столпились вокруг Анны и берут у нее интервью. Тогда я был очень сентиментальным…
Мы вышли из машины и расцеловались. Она сжала мою руку еще крепче.
— Я люблю тебя, — повторил я.
— И я тоже тебя люблю, — снова сказала она. А потом повернулась и пошла прочь.
Она больше не смотрела на меня, не сказала больше ни слова. Ей было слишком тяжело. Ее не будет две недели, и она уже начала скучать. И мне все это нравилось.
На обратном пути я чувствовал себя превосходно. Я ликовал. Я ощущал себя в безопасности. И еще я думал о нашем будущем, о том, что когда-нибудь у нас появятся дети. Но мои раздумья и мечты были недолгими. Дома я разогрел себе оставшуюся пасту и решил пораньше лечь спать, потому что на следующий день планировал искать работу, хотел начать наводить порядок в своих делах. Но когда я взобрался по лестнице и лег в постель, мной овладел приступ паники. Анна не оставила мне телефон своей мамы! Что за черт, она забыла оставить мне телефон своей матери. Что за черт. Я двадцать раз ей твердил: «Обязательно оставь мне исландский телефон мамы».
Ладно, спрошу завтра, когда она позвонит.
Завтра не наступило. Нет, завтра наступило, но она не сдержала своего обещания — она не позвонила. К середине дня я окончательно распсиховался. Может быть, самолет задержался. Возможно, у нее дома какие-то проблемы. Я заснул на полу рядом с телефоном и проснулся вечером, ежась от холода. Мое тело ломило после сна на жестком полу.
Какого черта? Наверное, телефон сломался. Да, что-то не так с телефоном. Я выдергивал телефонный провод и вставлял его обратно в розетку. Я звонил своим друзьям и просил их перезвонить. Я прибавлял и убавлял громкость звонка. Три или четыре раза я звонил в телефонную компанию и просил сделать проверочный звонок. Телефон мог сломаться. Но нет, меня заверили, что он исправен.
В телефонной компании я узнал номер справочной в Исландии. Я набрал номер, и мне ответила женщина с тяжелым исландским акцентом. Я сказал ей, что разыскиваю Анну Робертсдоттир, что она живет со своей матерью. Телефонистка сказала, что у них много женщин с фамилией Робертсдоттир, это очень распространенная исландская фамилия. У них все фамилии оканчиваются либо на — сон, либо на — доттир. Не как в Америке.
— Вы знаете фамилию матери? — спросила она.
— Не знаю.
— И как, по-вашему, я узнаю номер?
— Не знаю.
На один телефонный звонок мне выдавали три адреса, поэтому я постоянно звонил и узнавал новые телефоны женщин с фамилией Робертсдоттир. Тысячи телефонных номеров. Я звонил девять дней. Я ничего не ел. Засыпал на ходу с телефоном в руке. Плакал. Впадал в ярость. Метался взад и вперед, как тигр в клетке. На девятый день я случайно разыскал знакомых, которые знали знакомых отца Анны, и мне наконец дали ее номер. Я позвонил, ответил ее отец. Он продиктовал мне телефонный номер дома ее матери. Со второго раза она ответила. Не мать, а Анна!
Сначала я бросил трубку. Потом перезвонил и заорал:
— Что ты делаешь, мать твою?!
Она положила трубку. Я снова набрал номер. Она сняла трубку.
— Что ты делаешь, мать твою? Что стряслось?
Она снова бросила трубку. Я позвонил опять.
— Анна, подожди, пожалуйста. Не бросай трубку.
— Что?
— Что значит «что»?
— Что тебе от меня надо?
— Хочу узнать, как дела. Когда ты вернешься?
— Я не вернусь. Я тебя разлюбила. Пожалуйста, не звони больше.
И повесила трубку. Я звонил снова и снова, но тщетно. Иногда мне кто-то отвечал и бросал трубку. А потом я сдался.
В глазах завращались огненные колеса. Я поднял взгляд, и товарный поезд мучений, боли, страха, разлуки толкнул меня в лоб, проносясь надо мной. Я разлетелся на тысячи осколков. Я умирал. Я свернулся калачиком и умирал. Я растекся по полу зловонной лужей гнилой стоялой воды.
Даже не могу сказать, что плакал, — не знаю, как можно назвать эти звуки, которые я издавал. Это были отвратительные, первобытные звуки, которые рвались из моего горла. Вздохи, вскрики, стенания. Я всхлипывал всю ночь. Меня тошнило. Я набирал полные легкие воздуха, но тошнотворное ощущение не исчезало. Не знаю, сколько времени это длилось — наверное, несколько дней. Может быть, неделю. Я голодал. Во рту был кислый ядовитый привкус.
Когда я выполз на улицу за едой и сигаретами, соседи косились в мою сторону или отводили глаза. Наверняка они все слышали. Я ненавидел себя. Я хотел умереть, и, если мне не внушили бы в детстве, что меня ждут вечные муки в аду, наверняка я наложил бы на себя руки. Больше не буду никому доверять. Не буду никого любить. Жизнь кончена. Снова тьма победила мою душу, и я с радостью сдался ей. Я принял тьму как подарок. Двери распахнулись, и вот моя зависимость уже правит бал.
* * *
В спортзале у меня был напарник — старый индеец Аарон. Случилось так, что его соседом был импресарио группы Porno for Pyros. Его звали Роджер. Солировал Перри Фаррелл — фронтмен Jane's Addiction. Это была одна из моих любимых групп, пока они не распались.
Аарон и Роджер свели меня с Перри. Перри очень удивился, когда узнал, что у меня есть ключ от пляжа. Он увлекался серфингом и бывал у меня в гостях. Пока он был в океане, я ходил в сэндвичную «John's Garden» и брал овощные бургеры, потому что не умел кататься на доске и стеснялся. Потом мы сидели на берегу океана, ели бургеры, а Перри говорил, говорил и говорил без умолку. Я никогда не понимал, о чем он вещает. Разговор шел о птицах, о Земле и других странных вещах, которые ускользали от моего понимания. Но я не брал в голову — со мной разговаривал исполнитель песни «Mountain Song» — это был гимн того дня, когда я приехал покорять Лос-Анджелес.
Вскоре мне рассказали, что Перри опять собрал группу Jane's Addiction. Через две недели он закатил вечеринку перед первым большим шоу «Relapse Tour». Рано утром я приехал к Аарону, вместе с ним и Роджером мы постучались в дверь Перри.
«Здорово!» — сказал Перри и протянул мне колеса.
Что вы делаете, когда солист вашей любимой группы протягивает вам колеса у себя в доме? Вы глотаете. Верно, и я тоже проглотил. Через пять минут мне стало тревожно. Я начал метаться по дому в поисках Аарона.
