— Чудесно, — сказала она. — Бросай сейчас же.
Она бросила мне перчатку, и я ее поднял.
Я убрал фольгу и соломинку в шкафчик.
— Без проблем.
Скептическое выражение не сходило с ее лица.
— Итак, ты бросаешь сейчас? Я правильно тебя поняла?
— Да, абсолютно.
Я смотрел «На игле»
[58]. Я выиграю это пари.
— Чудесно, — повторила она. — И что мы будем теперь делать?
— Забронируем номер в гостинице. Мы поедем в Тихуану, запасемся ксанаксом и валиумом. И возьмем грамм героина — так, на всякий случай. Надо подлечиться.
Я выкинул все. Все эти мерзкие трубочки, соломинки, зажигалки. Мы поехали в Санта-Монику, там я купил грамм героина и передал Дженнифер. Она кинула его в бардачок, и мы покатили на юг. В Тихуану.
Поток машин не ослабевал, и через три часа тяжелой дороги я почувствовал недомогание. Это была поганая, жуткая тошнота, незнакомая мне прежде. Не знаю, что это было. Я подумал, что это грипп.
«Знаете что? — сказал я. — Давайте остановимся и снимем гостиницу. Завтра мы поедем в Тихуану и возьмем таблетки».
Мы поселились в гостинице неподалеку от границы, и я проспал до десяти часов вечера. Проснувшись, я взорвался фонтаном рвоты и поноса. Я не успел вскочить с постели. Я бился в судорогах. Дженнифер и Эми налили мне колы, и она тут же пошла обратно, то ли через задний проход, то ли через рот. Это продолжалось всю ночь. Я был покрыт дерьмом и блевотиной с головы до ног и всю ночь кричал не переставая. Дженнифер вместе с сестрой лежали на другой стороне кровати, зажимая ладонями уши. Эти звуки напоминали изгнание бесов. Эми захлебывалась рыданиями.
Я был уверен, что умру. Я не понимал, что со мной творится, я не знал, что это ломка. Я думал, что со мной случилось что-то серьезное, что я подхватил смертельно опасную болезнь.
На следующее утро комната напоминала поле боя. Стоял несносный запах. Мы собрали свои вещички и смылись. Пересекли улицу и зарегистрировались в другом отеле. В короткую минуту просветления я вспомнил, что видел ломку раньше. Однажды я покупал героин у одного торчка, его звали Крис. Мы встретились с ним в «Макдональдсе». Он привел своего дружка — очаровательного малыша Хантера. Я должен был везти их к барыге, чтобы они купили мне грамм.
Вдруг Хантера затрясло. Он позеленел.
Он сказал: «Притормози».
Потом выскочил из машины, подбежал к урне и его стошнило.
«Что с ним?» — спросил я.
«С ним все в порядке, — вмешался Крис. — Он просто ослаблен».
«Ослаблен? — недоуменно спросил я. — О чем ты говоришь?»
«У него ломка, — продолжал Крис. — Он на отходняках. Но он поправится. Надо чуток мази».
Это воспоминание не шло у меня из головы, я скорчился, меня бил озноб, я покрылся гусиной кожей. Все вокруг провоняло. Рвота не прекращалась. Все мое тело разболелось. Я хотел принять душ, но струи воды жгли как огонь. И холодная, и горячая вода причиняла боль.
Тогда я не понимал, что все эти три месяца я принимал сильное болеутоляющее. Героин заменил мне весь мой естественный дофамин, и мой организм не знал, как без него обходиться.
Меня рвало, я рыдал и говорил Дженнифер: «Мне надо лечь в больницу. Я даже знаю, куда можно лечь».
Задолго до того, как я стал законченным торчком, — еще тогда, когда я просто мыл машины и торговал марихуаной, — в доме у Эксла я познакомился с одним парнем. Его звали Шэннон. Он был из Индианы, из штата, расположенного по соседству с моим родным Огайо. И мы подружились. Только что Шэннон свел диск с группой Blind Melon
[59] и был счастливее «кобеля с двумя елдаками», как он сам выразился. Мы поддерживали связь, но не встречались, пока однажды он мне не позвонил и не сказал, что лежит в клинике в Марина-Дель-Рей. Клиника называлась «Исход». Пару раз я его навещал. Теперь я понял, что пришел мой черед ложиться в «Исход».
Дженнифер и Эми повезли меня в клинику, я велел им ждать в машине. Не то чтобы я всерьез хотел ложиться в клинику, — я просто хотел взять лекарство от ломки. Больница была обнесена высоким забором, и когда две медсестры входили со служебного входа, я проскользнул за ними вслед.
Я подошел к регистратуре, — трясучка не прекращалась, меня немного подташнивало. «Мне нужно лекарство. Я боюсь, что умру».
Сестра взглянула на меня: «Так. И в чем дело?»
— Мне нужно только лекарство. Боюсь умереть.
Тут вмешался стажер.
— Секундочку. Где ваш браслет?
— О чем вы? — удивился я.
— Кто вы такой? — спросил он.
— А… Хм-м-м… Ну… мне… мне просто нужно лекарство.
Они вызвали охранников. Дюжие молодцы поволокли меня к выходу, я плакал и трясся как осиновый лист. Тут из кабинета случайно вышел какой-то врач, и я взмолился: «Прошу вас, помогите мне. Неужели вы не можете мне помочь?»
Его звали доктор Вальдман. Он жестом остановил охранников и обратился ко мне: «Что с вами?»
Я сказал: «У меня ломка, я боюсь умереть. Прошу вас, помогите. Вы помогли моему другу Шэннону, когда он был здесь».
— Шэннону? Кто такой?
— Шэннон Хун, — отвечал я.
— У вас есть страховка?
— Нет.
— Деньги?
— Нет, — сказал я. — Вы же видите, что я — торчок. Мне нужна помощь. У меня в машине грамм героина, но я не хочу его употреблять, так как потом все начнется снова.
Доктор Вальдман спросил: «У вас в машине грамм героина, и вы не хотите его использовать?»
— Ага.
Он недоверчиво на меня посмотрел и сказал: «Покажите».
Мы пошли к машине. С нами был один из санитаров. Его звали Нил.
— Дженнифер, дай сюда грамм.
Она смущенно посмотрела на меня. Потом открыла бардачок и протянула мне пакетик. Я передал его Нилу. Он заглянул внутрь и сказал: «Провалиться мне на этом месте. Очень впечатляет».
— Иди за мной, — сказал доктор Вальдман. Он велел Нилу спустить пакетик в унитаз.
Мы пошли в кабинет, где он задал мне несколько вопросов, измерил давление и простукал грудь.
— Я должен вам сказать, что это просто ломка. Все будет в порядке.
Он прилепил пластырь клонидина на мое плечо, и я сразу почувствовал себя лучше.
— Носите его два дня и пейте как можно больше жидкости. От этого не умирают. Вы выздоровеете.
