Вдруг стало тепло.
Я воспарил к потолку.
Я был где-то в другом месте. Было чертовски холодно и темно, но я оставался в полном сознании и отчетливо воспринимал происходящее. Не было никакого кайфа. Мой ум был ясен. Я пытался понять, что происходит. Потом до меня дошло.
Боже мой! Боже мой!
Мать твою! Мать твою!
Я это сделал.
Я умер.
Боже мой! Мать твою!
Вокруг сгустились холодные мрачные тучи, потом горизонт прояснился. Я видел себя лежащим на полу кухни Манни.
Боже мой. Я умер.
Я наблюдал происходящее как в замедленной киносъемке, хотя Манни пронесся мимо моего тела, как метеор. Он говорил по телефону. Он метнулся к морозильнику, вернулся обратно и нагнулся надо мной. Он что-то сделал с моей шеей и побежал обратно к морозильнику. Несколько раз он бегал взад и вперед, и я понял, что он обкладывает мою шею мороженым.
Что за черт? Мороженое?
Потом я понял, что он пытается сохранить мой мозг — чтобы тот нормально функционировал, когда я выйду из комы.
Удачи тебе.
Я мертв, черт побери.
Мне крышка.
В комнату ворвались незнакомые люди. Они вывели Манни и столпились вокруг меня. Я видел врачей в белых халатах, видел пожарных. Они разрезали мою рубашку и проверяли дыхание и пульс. Дикая боль стеснила грудь.
БАХ!
Что за черт!
Ага.
Все кончено.
Я умираю.
Они яростно трудились над моим телом. Меня снова пронзила резкая боль.
БАХ!
Вдруг я вышел из тела. Я был где-то внизу, смотрел сквозь землю и пол. В третий раз моя грудь резко дернулась от странной, пронзительной боли.
БАХ!
Я слышал голоса.
— Нет, ничего, ничего. Все впустую.
— Попробуем снова.
— Чисто!
Пронзительные гудки, потом снова.
БАХ!
Мои глаза широко распахнулись.
— Погоди, погоди, погоди. Он очнулся. Он очнулся.
Мои уши наполнил вибрирующий шелестящий звук.
— Мы теряем его. Мы теряем его. Продолжай.
БАХ!
Боль была нестерпимой. Я снова открыл глаза. Я дышал через кислородную маску. Вокруг суетились люди. Меня положили на носилки и понесли в карету скорой помощи. Мимоходом я разглядел одного недоноска с вечеринки. Он ужасно перепугался.
Мать твою, я только что умер.
Мать твою, я только что умер.
Меня положили в машину, и мы погнали в больницу. Медсестра держала мою руку. Когда я снова начал терять сознание, она шлепнула меня по руке.
— Не уходи от нас. Не уходи.
Я смотрел на нее.
Она сказала: «Думай о хороших временах. Думай о счастливых временах. Думай о хорошем».
Я хотел говорить сквозь туман в голове и кислородную маску, но только слабо простонал.
— Я не понимаю, — сказала она.
Я указал на маску.
Она отвела ее в сторону, повторяя: «Думай о радостном. Думай о хорошем».
— Я не знал ни счастья, ни радости, — сказал я.
На глаза медсестры навернулись слезы. Я тоже практически плакал.
— Мне жаль, но ничего этого я не знал. Ничего.
Она снова надела на меня кислородную маску и взяла мою руку в свою. Меня привезли в больницу святого Иоанна в Санта-Монике, где доктора начали меня расспрашивать.
— Что вы вкололи?
— Героин.
— Сколько?
— Много.
— Это было умышленно? Умышленная передозировка?
Я был честен: «Да, это была умышленная передозировка».
Могу сказать, что медперсонал был не особо рад. Они занялись своими делами и предпочли меня проигнорировать. Мне ужасно хотелось пить, я просил стакан воды, но мне его не приносили.
Потом я спросил медбрата:
— Эй, парень, может быть, вы смените гнев на милость?
Он чуть не задохнулся от негодования.
Потом набрал воздух в легкие.
— Здесь лежат невинные люди, которые попали в автокатастрофу. Здесь находятся те, кто борется за свою жизнь. Чье-то сражение проиграно. И вдруг появляешься ты — человек, который растрачивает на наркотики свою никчемную жизнь.
Меня глубоко тронула его искренность. Я не мог подобрать слов для оправдания. Мне сделали укол нар кана, я был в полном сознании и понимал, что этот парень прав. Мне хотелось заползти под кровать и спрятаться там от людей. Мне хотелось разнести больницу. Но, как это ни прискорбно, больше всего я хотел опять вмазаться. Медленно, но верно развивалась ломка. Врач назначил мне успокоительное, но они даже представить себе не могли, что мне предстояло пережить. Я был готов выдернуть капельницу и удрать в окно, пока врач будет на обходе.
— Вот что вас ждет в таком случае, — предостерег врач. — Мы сменяемся каждые сорок пять минут. Если вы сбежите — больница имеет законное право сообщить, что ваш побег был попыткой самоубийства. Вас признают психически невменяемым, и вы сядете в тюрьму.
Статья 5150 означала, что меня посадят как преступника, который представляет опасность для себя или окружающих. К этому времени я уже несколько раз арестовывался и проводил ночь за решеткой, но от одной мысли, что героиновая ломка будет проходить в холодной камере, я расплакался.
— Не хочу садиться в эту гребаную тюрьму! Я против ареста!
— Выписывайтесь сейчас или потом, когда придет другая смена. Выбор за вами.
— Я выпишусь сейчас.
Думаю, они просто хотели от меня избавиться, что было вполне объяснимо. Медсестры отсоединили меня от капельницы и мониторов. Мне выдали джинсы и пачку наличных. Ни носков, ни ботинок, ни рубашки — врачи скорой помощи разрезали их, когда заводили сердце. Наверное, Дженнифер догадается принести мне какую-нибудь одежду?
Я спросил врача: «А где все?»
— О ком вы говорите?
— Мои друзья. Они скоро будут?
— Какие друзья?
Я смутился. Я не сомневался, что Манни позвонил Дженнифер, Стиву и всем остальным и рассказал им, что произошло. Все они напуганы до смерти, ждут не дождутся, когда им разрешат прийти и убедиться, что со мной все хорошо.
— Мои друзья, — повторил я. — Кто-нибудь пришел?
Врач ответил: «Вас никто не ждет».
