Я отмахнулся от неприятных мыслей. Хорошо зная своих приятелей, я был уверен, что все они торчат, а в больницу не заходят, потому что боятся, что их заметут. Наверняка они ждут меня на парковке. Я поплелся на улицу, корчась и потея от ломки. Минут пять я искал своих приятелей, пока не убедился, что их нигде нет.
Ни друзей, ни Дженнифер, никого. Всем пофиг. Какая разница: жив я или мертв? Я взял такси до Санта-Моники, до зубов вооружился наркотиками и снял номер в гостинице. Надо бы довершить начатое.
Но сначала я позвонил всем и оставил язвительные сообщения. Дженнифер, Стиву и всем остальным.
— Как вы посмели! Мать вашу! Ненавижу вас всей душой!
У Дженнифер и ее сестры был автоматический определитель номера. Они узнали адрес гостиницы. Дженнифер пыталась вступить со мной в переговоры, но я вышвырнул ее из комнаты. Она изменила мне со Стивом, и я не хотел ее видеть. Сейчас я понимаю, что мое поведение было до ужаса лицемерным, но тогда у меня обрывалось сердце. Потом пришли Стив и Манни.
Я заорал на Стива: «Как ты мог так со мной поступить?»
Он был озадачен.
— Как поступить? О чем ты?
— Ты ушел с моей девушкой. Ты…
— Чувак, тебя искали наверху, а ты заперся в гребаной ванной. Я отвез ее домой. Вот и все. Между нами ничего не было.
Люди много говорят о программе «12 шагов» для конченых наркоманов. Я определенно был конченым. Но я всегда был верен своим принципам и всегда был максималистом, и поэтому, достигнув дна, я взял лопату и принялся рыть вглубь. И рыл еще четыре года.
* * *
То ли из-за моей практически состоявшейся попытки самоубийства, то ли из-за смерти бабушки Дженнифер, которая профинансировала наш героиновый марафон, — Дженнифер очень изменилась. Она все чаще говорила о наркологических клиниках и даже собиралась ехать лечиться в Европу. Она умоляла меня, чтобы я поехал с ней. Я же выдвигал дурацкие доводы против поездки — моя музыка, мои друзья и так далее…
Когда она уехала, на банковском счете лежали тридцать семь тысяч долларов. Через три недели к ее приезду оставалось только одиннадцать тысяч. За время ее отсутствия я умудрился влить себе в вену героина больше чем на двадцать тысяч. К тому времени я весил пятьдесят килограммов. У меня был стафилококк, стригущий лишай и чесотка. Эти инфекции я подцепил, затариваясь ширевом на Скид-Роу.
Дженнифер постучалась, вошла в квартиру и, практически не глядя по сторонам, спросила: «А мне?»
Я приготовил ей спидбол, и наш наркомарафон продолжился. Когда деньги кончились, мы заложили фамильные бабушкины драгоценности. Последним мы продали изумительное бриллиантовое ожерелье в шесть карат. Мы выручили семь тысяч долларов и погнали в даунтаун. Дома наркотики мы никогда не хранили. Мы ехали по одной полосе и ширялись, ширялись, ширялись… Мне казалось, что по мне ползают жучки, я все время смотрелся в зеркало заднего вида, надеясь их обнаружить и согнать.
По дороге домой мы яростно дрались. Я орал на нее, потому что она не хотела поменяться со мной местами и сесть за руль. У меня начинался психоз, — я говорил сам с собой и галлюцинировал. Но в краткие минуты просветления я понимал, что машину мне вести нельзя. Дженнифер отказывалась сесть за руль. Под кайфом я был сумасшедшим и припадочным идиотом, она же замыкалась в себе, становилась апатичной и подавленной. Я ехал на приличной скорости, мне хотелось доказать свою правоту и немного припугнуть ее. Когда я решил нюхнуть для бодрости, стрелка спидометра показывала около ста двадцати. В этом не было ничего удивительного, я давненько разнюхивался кокаином и вел машину одновременно. Я наловчился крутить руль коленями, пока управлялся со шприцем и трубочкой. Я занюхал «дорожку», но очень быстро понял, что хватил лишнего. Поля зрения смазались и поплыли, а если торчок нюхает кокаин, то этот симптом не сулит ему ничего хорошего.
Приход не заставил себя ждать. У многих, кто попадает в аварию, события разворачиваются как в замедленной съемке. Но эта авария была скоротечной, неожиданной и жестокой. Я снес пять почтовых ящиков, врезался в припаркованную машину, пробил забор, мой автомобиль несколько раз перевернулся, и его полет прервался только на лужайке перед домом. И надо же было такому случиться, что хозяин этого дома был председателем Общества анонимных наркоманов и проводил собрания по вторникам вечером в Малибу…
Колеса крутились в воздухе, крышка капота распахнулась, моторный отсек запылал. Хозяин метнулся в дом, схватил огнетушитель и быстро сбил пламя. Потом он подошел к двери, чтобы проверить, жив ли я, и помог мне выбраться. Но я не хотел вылезать. Я орал на него и просил оставить меня в покое.
«Вы в порядке?» — спросил он.
— Ищу ширево. Растерял по дороге.
Это надо же было так вмазаться, чтобы сказать такое! Приход это был или идиотизм? Полагаю, что и то и другое. Так как этот человек был председателем Общества анонимных наркоманов, он сразу сообразил, что под «ширевом» я имел в виду пакетики с героином и кокаином.
Через несколько минут на улицу выскочили все соседи. Было без двадцати пять утра, и я слышал рев сирен. Почему я помнил, что было без двадцати пять утра? Потому что мой спаситель пошел в дом, вернулся оттуда с бейсбольной битой и заорал: «Ты — гребаный кусок говна! Случись это на двадцать минут позже, когда моя жена едет на работу, ты убил бы ее!»
Вместе с Дженнифер мы выбрались из машины и сели на обочине дороги. Скорая и полиция приехали с интервалом в минуту. Хозяин кричал полицейскому: «Этот гребаный кусок говна — героинщик, и даже сейчас он под наркотой. Арестовать его!»
Он повторял эту фразу и тыкал пальцем в мою сторону. Один из полицейских силой оттащил его от меня, и когда он выдохся, его спросили: «Откуда вам известно, что он — героинщик?»
Тот ответил: «Я — председатель Общества анонимных наркоманов, мы собираемся во вторник по вечерам, и я точно знаю, что это за кусок говна. Это джанки».
На что полицейский ответил (до сих пор считаю это чудом):
— Я-то думал, что вы соблюдаете анонимность.
Я был потрясен. Дженнифер тоже. Да и хозяин определенно тоже. Этот легавый приблизился ко мне и спросил прямо: «У вас наркотическое опьянение?»
— Да, начальник, — гаркнул я.
— Что принимали?
— Наркотики. Героин, кокаин… Не помню, что еще. Может быть, колеса?
Похоже, что полицейский был озадачен моей искренностью.
— У вас есть с собой какие-либо наркотики?
И снова я все выложил без утайки: «У меня в карманах героин, кокаин и несколько игл».
Теперь он был не просто озадачен, он был ошарашен, — ведь я признался во всем добровольно.
— Погоди, — сказал полицейский.
Он подошел к хозяину и спросил, не пострадал ли кто. Тот махнул рукой в нашу сторону и ответил: «Нет, только эти двое».
