Трейси знала, что у меня нет недостатка свободного времени. По крайней мере это должно было продолжаться до тех пор, пока в конце августа не возобновятся занятия. Тем не менее она считала, что мне не следует жить на шестом этаже южного крыла.
«Вам нужно уйти, — говорила она мне. — Иначе вы просто сорветесь, а это не пойдет на пользу ни вам, ни Келли, ни Джуни».
Я чувствовал, что вот-вот дойду до предела. Я начал покидать клинику каждый день после обхода. Большую часть времени Келли сцеживала молоко дома, поэтому я направлялся в бар «Баньян». Иногда ко мне присоединялся Рой, но если у Джунипер выдавался особенно плохой день, я шел туда один, садился за барную стойку и пытался притвориться спокойным.
Эрика, милая женщина и хозяйка «Баньяна», всегда понимала, что мне нужно. В такие дни она приносила мне капучино в большой желтой кружке и один из фирменных сэндвичей, не заставляя меня произносить ни слова. Сэндвичи были сделаны из кубинского хлеба, который Эрика покупала с утра свежеиспеченным, яйцо было всегда умеренно прожарено, а бекон — толстым и хрустящим. Не знаю, как ему это удавалось каждый день, но парень по имени Рич, который готовил эти сэндвичи на крошечной кухне, всегда добавлял идеальное количество соли и перца. Принесенный Эрикой на толстой плоской тарелке сэндвич всегда был очень горячим. Именно это мне и нравилось.
Однажды во время семейного сеанса психотерапии нас с Келли попросили назвать место, где мы оба чувствовали себя в безопасности. Когда пришла моя очередь, я мгновенно сказал: «Баньян».
Там были низкие скамьи и деревянный стол, залитый светом из панорамного окна. Рой называл его «поэтическим уголком», потому что там была полка с книгами и большая доска, на которой можно было писать цитаты любимых писателей. Часто я заполнял ее словами из песен Спрингстина. Нам с Роем нравилось сидеть там, обсуждать все, о чем мы писали и читали в тот момент, и смотреть в окно на бездомных, которые бесстыдно мочились на дубы через дорогу.
Что по-настоящему отличало «Баньян» от других заведений, так это Эрика и ее постоянно меняющаяся команда — Эрика часто кого-то увольняла. Она делала это так часто, что на кухне даже завели список имен всех уволенных сотрудников. Бывало, что она повторно нанимала кого-то, но потом снова выгоняла. Этот список называли «Список смерти». Однажды она уволила официантку в начале ее первой рабочей смены, после того как увидела, что та ест положенную ей бесплатную еду еще до того, как обслужила посетителя. В «Списке смерти» в графе «причина увольнения» кто-то из персонала написал: «Была голодна». Эрика выгоняла буйных посетителей и находила менее радикальные способы борьбы с менее злостными нарушителями. Она заполонила ресторан посудой всевозможных цветов, но ненавидела светло-фиолетовый, и каждый раз, когда кому-то еда подавалась на фиолетовой тарелке, тем самым демонстрировалось презрение Эрики.
Каждый сотрудник ресторана напоминал персонажа ситкома, чересчур смелого для показа по телевидению.
Рич часто был раздраженным, особенно когда кто-то трогал его любимый нож. Он часто вылетал из черного выхода, матерясь и держа нож в руке. Седой пожилой мужчина, который мыл посуду, был нераскаивающимся распутником и всегда говорил, что станет супергероем по прозвищу «Суперчлен». Эрика часто угощала кофе и сэндвичами бездомных и беспокоилась за судьбу проститутки, которая жила в доме за крошечной парковкой «Баньяна». Иногда посетители бара, подъезжая к ресторану, видели, как эта леди, с взъерошенными волосами и в потрепанном кимоно, прощается с очередным клиентом в дверях. Однажды, когда мужчина убежал, не заплатив, она босиком гналась за ним вдоль аллеи. «Бедная маленькая проститутка», — сказала Эрика, качая головой.
Я проверял работы студентов в «Баньяне», написал там часть своей третьей книги и справился с эмоциями, которые сопровождали мой переход из отдела новостей в университет. Я приходил туда при любой возможности. Неудивительно, что я так много времени провел, сидя за барной стойкой «Баньяна» и горюя из-за своей дочери.
Эрика всегда была готова меня выслушать. Она ждала, когда я соберусь с мыслями, и, пока я рассказывал об умирающих вокруг нас младенцах и тяжелом состоянии Джунипер, она никогда не говорила мне о чудесах и о том, что на все воля Божья. Когда я показал ей фото Джуни на своем телефоне, она не вздрогнула.
Непрекращающийся кризис не позволял нам подвести итоги. Постоянный регресс и неторопливая череда все новых катастроф стали статусом-кво нашей жизни. Все эти трудности смущали некоторых из наших друзей, которые считали, что теперь, когда Джунипер пережила операцию, опасность миновала. «С ней теперь все в порядке, да? — спрашивали они. — Когда вы заберете ее домой?»
Поначалу мы с Келли пытались рассказывать им о проблемах с легкими и кишечником, отеке, сгустке и хилотораксе. Наши друзья были добры и терпеливы, но им было тяжело слушать о подробностях больничной жизни. Вежливо послушав нас десять минут, они моргали, отводили взгляд и говорили, что Джунипер — настоящее чудо. Возможно, они просто не знали, что еще сказать. Теперь, когда не слишком близкие нам люди спрашивали о Джуни, мы отвечали размыто.
«Она борец, но ей предстоит еще долгий путь».
Мы ненавидели все эти клише, но, как ни странно, они работали. Мы видели благодарность на лицах этих людей, когда они понимали, что избавились от вынужденного двадцатиминутного разговора о трагедии в нашей семье. У нас были близкие друзья и члены семьи, которые терпеливо слушали нас, когда бы мы ни позвонили. Я боялся, что мы слишком многого от них требуем, ведь у каждого из них были дети, желающие послушать сказку на ночь; собаки, которых нужно было выгулять, прежде чем те описают весь пол в комнате; работа, где было совершенно неприемлемо отвечать на звонок истеричного друга в середине дня.
Даже в отношениях с Майком, Роем и другими нашими ближайшими друзьями мы с Келли старались держать дистанцию. Мы хотели, как раньше, ужинать вместе с ними, обсуждать глупые телешоу, болтать обо всем, а не тревожить постоянно. Мы с Роем нуждались в том, чтобы, сидя в «поэтическом уголке» «Баньяна», смеяться, когда Эрика приносит кому-нибудь ризотто в фиолетовой тарелке. Нам было необходимо восхищаться красотой сногсшибательной женщины, прошедшей мимо. Все это нужно было для того, чтобы ощущать себя живыми. «Этот мир полон прекрасного», — говорил Рой, когда видел особенно красивую женщину, и был прав.
Нам с Келли необходимо было вернуть все то, что мы потеряли в момент появления нашей дочери на свет.
Нам снова нужно было пойти в наш любимый ресторан в Тампе, заказать не один, а два великолепных десерта и разговаривать обо всем, кроме больницы. Нам нужно было заново научиться целоваться. Только тогда, вернувшись в отделение интенсивной терапии, мы смогли бы насладиться еще одним днем, проведенным рядом с нашей маленькой девочкой. Да, смерть могла забрать ее у нас в любой момент, но рано или поздно она придет за каждым из нас. Я, Келли, Рой, Эрика или любой другой человек могли умереть когда угодно.
