– Вы хотите сказать, нам с Кальвином нельзя знать, кто вы такой?
– Да нет, этого я не говорил. Вы просто не можете этого постичь тем же способом. Да для меня и не важно, чтобы вы это узнали. Ага, вот и они!
Откуда-то из темноты появились еще четверо людей в черной форме. Они несли стол, накрытый белой скатертью, как те столики, на которых подают еду в номер в отелях. На столе стоял металлический судок, а из судка благоухало жареной индейкой.
«Какое-то оно все ненастоящее, – подумала Мег. – Подгнило что-то в государстве Камазоц
[11], это точно».
И снова мысли откликнулись хохотом.
– Ну да, конечно, запах не настоящий! Но ведь ничем не хуже настоящего, правда?
– А мне ничем не пахнет, – заметил Чарльз Уоллес.
– Знаю, знаю, молодой человек! Подумать только, как много ты теряешь. Для тебя и на вкус все будет таким, словно песок ешь. Но я все же рекомендую пересилить себя и поесть. Важные решения натощак принимать не стоит.
Стол поставили перед ребятами, и люди в черном наложили им на тарелки всего, что только можно увидеть на праздничном столе на День благодарения: и индейки, и подливки, и картофельного пюре, и мясного соуса, и зеленого горошка, в котором таяли большие желтые комки сливочного масла, и клюквенного соуса, и сладкого картофеля с тянущимися поджаристыми зефирками, и оливок, и сельдерея, и крохотных розовых редисочек, и…
У Мег громко забурчало в животе и потекли слюнки.
– Мама дорогая… – пробормотал Кальвин.
Последними появились стулья, и четверо людей, накрывших им на стол, растаяли в тени.
Чарльз Уоллес выдернул руки у Мег и Кальвина и плюхнулся на стул.
– Давайте ешьте, – сказал он. – Отравленное так отравленное – но я не думаю, что оно отравленное.
Кальвин сел. Мег осталась стоять в нерешительности.
Кальвин откусил кусочек. Прожевал. Проглотил. Посмотрел на Мег:
– Знаешь, если оно ненастоящее, значит это самая лучшая подделка, какая только может быть!
Чарльз Уоллес откусил, скривился и выплюнул то, что было у него во рту.
– Так нечестно! – крикнул он человеку в кресле.
Снова смех.
– Давай, малыш, давай! Кушай!
Мег вздохнула и села:
– Я думаю, что нам не стоит это есть, но раз уж вы едите, я лучше тоже поем. – Она попробовала еду. – На вкус нормальное… Чарльз, попробуй из моей тарелки! – И она протянула на вилке кусок индейки.
Чарльз Уоллес взял, опять поморщился, но все же сумел проглотить.
– Все равно на вкус как песок, – сказал он. И посмотрел на человека в кресле. – Но почему?
– Ты и сам прекрасно знаешь почему. Ты полностью закрыл от меня свой разум. Те двое на это не способны. Я просачиваюсь сквозь щели. Не слишком глубоко, но все же достаточно, чтобы угостить их жареной индейкой. Видишь ли, я ведь на самом деле милый, добрый дедушка.
– Ха! – ответил Чарльз Уоллес.
Человек растянул губы в улыбке, и улыбка эта была самым жутким, что Мег видела в своей жизни.
– Ну почему ты мне не доверяешь, Чарльз? Почему бы не довериться мне хотя бы в той мере, чтобы войти и узнать, что я такое? Я – мир и покой. Я – свобода от всякой ответственности. Прийти ко мне – это последнее трудное решение, которое тебе придется принять в своей жизни.
– А если я приду, я смогу уйти обратно? – спросил Чарльз Уоллес.
– Ну конечно, если захочешь! Но я думаю, тебе и не захочется.
– А если я приду – не затем, чтобы остаться, имейте в виду, а только чтобы узнать про вас, – вы нам скажете, где папа?
– Скажу. Обещаю. А я обещаниями не разбрасываюсь.
– А можно мне поговорить с Мег и Кальвином наедине, так, чтобы вы не подслушивали?
– Нельзя.
Чарльз пожал плечами.
– Слушайте, – сказал он Мег и Кальвину, – мне надо выяснить, что он такое на самом деле. Сами понимаете. Я постараюсь удержаться. Постараюсь оставить часть себя вовне. И на этот раз, Мег, не надо меня останавливать.
– Но у тебя же не получится, Чарльз! Он же сильнее тебя! Сам знаешь!
– Придется попытаться.
– Но миссис Что ведь предупреждала!
– Придется попытаться. Ради папы, Мег. Ну пожалуйста! Я хочу… я хочу увидеть папу… – Губы у него дрогнули. Потом он снова взял себя в руки. – Но дело не только в папе, Мег. Ты же теперь понимаешь. Дело в Черной Тени. Мы должны сделать то, за чем нас послала сюда миссис Ведь.
– Кальвин!.. – взмолилась Мег.
Но Кальвин покачал головой:
– Мег, он прав. И мы ведь будем с ним, что бы ни случилось.
– Но что случится-то?! – воскликнула Мег.
Чарльз Уоллес посмотрел на человека в кресле.
– Хорошо, – сказал он, – идемте.
Багровые глаза и свет над ними как будто бы впились в Чарльза, и снова зрачки глаз малыша сузились. Когда черные точки окончательно растаяли в голубизне, он отвернулся от красных глаз, посмотрел на Мег и мило улыбнулся. Но эта улыбка не была улыбкой Чарльза Уоллеса.
– Ну же, Мег, кушай эту вкуснятину, которую для нас приготовили, – сказал он.
Мег схватила тарелку Чарльза Уоллеса и с размаху шваркнула ее об пол, так что ошметки еды разлетелись по полу и тарелка разбилась вдребезги.
– Нет! – крикнула она, почти перейдя на визг. – Нет! Нет! Не-ет!!!
Из темноты выступил один из людей в черном, поставил перед Чарльзом Уоллесом новую тарелку, и Чарльз Уоллес принялся жадно есть.
– Что случилось, Мег? – спросил Чарльз Уоллес. – Отчего ты так воинственна и строптива?
Голос принадлежал Чарльзу Уоллесу и в то же время сделался каким-то другим, плоским каким-то. Наверно, так звучат голоса на двумерной планете.
Мег изо всех сил вцепилась в Кальвина и заверещала:
– Это не Чарльз! Чарльз пропал!
Глава восьмая. Прозрачная колонна
Чарльз Уоллес сидел и наворачивал индейку с подливкой, как будто ничего вкуснее в жизни не пробовал. Он был одет как Чарльз Уоллес; он выглядел как Чарльз Уоллес; у него были всё те же рыжевато-каштановые волосы и то же личико, еще не утратившее младенческой пухлости. Только глаза сделались другие – чернота зрачков полностью растворилась в голубизне. Однако это было не единственным, отчего Мег чувствовала: Чарльза Уоллеса тут нет, мальчик, сидящий на его месте, – всего лишь копия Чарльза Уоллеса, просто кукла.
Она с трудом сдержала слезы.
