Если тетушке Твари невозможно было описать, что такое зрение, тем более невозможно будет описать человеку, как звучало ее пение. Это пение было еще прекраснее и величественнее, чем хор поющих существ на Уриэле. Это пение было нагляднее любой картины. Оно обладало структурой и содержанием. Оно поддерживало Мег надежнее, чем руки тетушки Твари. Оно как будто бы несло ее вперед, вздымало ввысь силой мелодии, так что Мег парила во славе меж звезд, и на какое-то время она и сама почувствовала, что слова «Тьма» и «Свет» не имеют значения, а реальна лишь эта мелодия.
Мег сама не заметила, как уснула, окутанная пением. Когда она проснулась, тетушка Тварь тоже спала. Ее мохнатая, безликая, бесформенная голова обмякла и обвисла. Ночь миновала, в комнату лился тусклый серый свет. Но Мег теперь понимала, что на этой планете нет нужды в красках, что твари не знают всего этого серо-бурого уныния и то, что видит она сама, – лишь малая частица того, какова эта планета на деле. Не слепые твари, а сама она, Мег, ограничена в своих чувствах, потому что они, по-видимому, обладают такими чувствами и способностями, какие ей и не снились.
Девочка чуть шевельнулась – и тетушка Тварь тут же склонилась над ней.
– Как ты славно поспала, радость моя! Ну, как ты себя чувствуешь?
– Великолепно! – ответила Мег. – Тетушка Тварь, а как называется ваша планета?
– Ох ты! – вздохнула тетушка Тварь. – Не так-то легко описывать вещи такими, какими воспринимает их ваш разум… То место, откуда вы явились, вы называете «Камазоц»?
– Да, мы прибыли оттуда, но это не наша планета.
– Ну, тогда нас, наверно, можете звать Иксхель, – сказала ей тетушка Тварь. – У нас с погибшим Камазоцем общее солнце, но, к счастью, больше ничего общего у нас с ним нет.
– А вы боретесь с Черной Тенью? – спросила Мег.
– О да! – ответила тетушка Тварь. – Боремся неустанно, не покладая рук. Ибо мы призваны согласно Его замыслам, а кого Он призвал, тех оправдал
[13]. Конечно, нам помогают – без помощи все было бы намного труднее.
– А кто вам помогает? – спросила Мег.
– Ох, малышка, тебе так трудно все объяснять! И я теперь знаю, что это не оттого, что ты еще дитя. До тех двоих достучаться так же трудно, как и до тебя. Что могу я сказать такого, что имело бы для тебя смысл? Нам помогает добро, нам помогают звезды, наверно, можно сказать, нам помогает то, что ты бы назвала светом, нам помогает любовь… Ох, детка, ну не могу я тебе объяснить! Это надо просто знать – или не знать.
– Но…
– Мы устремляем взор не на то, что ты назвала бы видимым, а на невидимое. Ведь видимое – временно, невидимое – вечно
[14].
– Тетушка Тварь, а вы знаете миссис Что? – спросила Мег, внезапно охваченная надеждой.
– Миссис Что? – переспросила озадаченная тетушка Тварь. – Ох, дитя, твой язык так прост и ограничен, что это дает эффект крайней сложности… – Она беспомощно развела всеми четырьмя руками, помахивая щупальцами. – Хочешь, я тебя провожу к твоему папе и твоему Кальвину?
– Ой да, пожалуйста!
– Ну, пойдем тогда. Они тебя ждут, чтобы вместе решить, что делать дальше. И мы подумали, что вам будет приятно поесть… как вы это называете? Ах да: «позавтракать» вместе. Но только сейчас тебе будет жарковато в этих теплых мехах. Переодену тебя во что-нибудь полегче, и пойдем.
И тетушка Тварь искупала и переодела Мег, как будто Мег действительно была малышкой. И новое одеяние, хотя оно тоже было сделано из светлого меха, оказалось легким-легким, легче любого летнего платья на Земле. Тетушка Тварь обняла Мег за талию своей щупальчатой рукой и повела ее по длинным, сумрачным коридорам, где Мег не было видно ничего, кроме теней и теней теней, пока наконец они не вышли в просторный зал с колоннами. Столбы света били сквозь открытые отдушины в потолке, сходясь вокруг огромного круглого каменного стола. За столом, на каменной скамье, кольцом опоясывающей весь стол, сидели несколько огромных тварей, Кальвин и мистер Мёрри. Из-за того что твари были такие высоченные, даже мистер Мёрри не доставал ногами до пола и у долговязого Кальвина ноги болтались в воздухе, как будто у Чарльза Уоллеса. Зал был частично окружен сводчатыми арками, ведущими в длинные мощеные проходы. Не было тут ни голых стен, ни угрюмых сводов, так что, хотя здешний свет и казался тусклым по сравнению со светом земного солнца, Мег не ощущала ни холода, ни мрака. Когда тетушка Тварь ввела Мег в зал, мистер Мёрри сполз со скамьи, подбежал к дочери и ласково обнял ее.
– Нас заверили, что с тобой все в порядке, – сказал он.
Пока Мег была в руках у тетушки Твари, она испытывала покой и безопасность. Но теперь все ее тревоги из-за Чарльза Уоллеса и разочарование оттого, что ее папа тоже человек и может ошибаться, заново ожили и встали комом у нее в горле.
– Все нормально, – буркнула она, глядя не на Кальвина и не на папу, а на тварей, потому что теперь она ждала помощи от них. Ей казалось, что ни папа, ни Кальвин не переживают по-настоящему из-за Чарльза Уоллеса.
– Мег! – радостно воскликнул Кальвин. – Ты такой вкуснятины в жизни не пробовала! Садись ешь!
Тетушка Тварь усадила Мег на скамью и сама села рядом. Она навалила ей полную тарелку еды: каких-то незнакомых фруктов и булочек, которые на вкус не были похожи ни на что из того, что Мег доводилось пробовать раньше. Вся еда на вид была тусклая, бесцветная, ничуть не аппетитная, и поначалу Мег, хотя и помнила, как вкусно было то, чем кормила ее тетушка Тварь накануне вечером, все же не решалась отведать. Но как только она заставила себя проглотить первый же кусочек, она жадно накинулась на угощение. Она все ела и ела, и ей казалось, будто она никогда не насытится.
Остальные терпеливо ждали, пока она утолит голод. Потом мистер Мёрри серьезно сказал:
– Мы тут разрабатывали планы, как спасти Чарльза Уоллеса. Поскольку я так промахнулся, тессерируя с Камазоца, мы считаем, что мне будет неразумно пытаться туда вернуться, даже одному. Если я снова ошибусь, я запросто могу заблудиться и до скончания века блуждать по галактикам, и никому это не поможет, тем паче Чарльзу Уоллесу.
На Мег накатило такое отчаяние, что ей кусок в горло не лез.
– Наши друзья, – продолжал мистер Мёрри, – считают, что если мне удалось хотя бы остаться в той же солнечной системе, то лишь благодаря тому, что на мне по-прежнему были очки миссис Кто. Вот эти очки, Мег. Но, боюсь, они утратили свою силу – теперь это обычное стекло. Быть может, они были рассчитаны на то, чтобы сработать только один раз и только на Камазоце. А может быть, они испортились оттого, что прошли сквозь Черную Тень.
Он подвинул очки в сторону Мег.
– Эти существа знают о тессерировании, – Кальвин указал на огромных тварей, – но они не могут тессерировать на темную планету.
