Книга Вызовите акушерку. Прощание с Ист-Эндом, страница 17. Автор книги Дженнифер Уорф

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Вызовите акушерку. Прощание с Ист-Эндом»

Cтраница 17

В наши дни для такой процедуры по-прежнему используется стерильное вагинальное зеркало. В те дни оно представляло собой тяжёлый металлический инструмент длиной в пять-шесть дюймов [15], состоящий из двух частей. В сложенном состоянии это был круг около полутора дюймов [16] в диаметре, который вставляли в вагину, открывали на два-три дюйма [17] и укрепляли распоркой, чтобы осмотреть шейку матки. Гинекологическое зеркало XIX века было сделано из грубого, необработанного металла, и вряд ли кто-то трудился смазывать его перед осмотром.

Врач и полицейский несколько раз вставляли зеркало в бедняжку, поворачивая и вращая его. Они совали в неё пальцы. Потом пришёл черед других инструментов – например, длинных щипцов, которые они помещали ей во влагалище, якобы в поисках венерических заболеваний. Можете вообразить боль, которую чувствовала при этом тринадцатилетняя девочка? Неизвестно, изнасиловали ли они её после осмотра. Удовлетворившись, они развязали Нэнси.

– Она чистая, признаков болезни нет. Можно выдать ей справку. Давай, подымайся, мы оформим тебе подтверждение, твоя родня будет довольна.

Бедная мать Нэнси оказалась бессильна. Жаловаться было некому. Если бы ей хватило храбрости обратиться в полицию, она пострадала бы сама. Мужчины действовали в рамках закона. Если бы они изнасиловали девочку, последствий бы не было, поскольку во влагалище уже побывало зеркало. Джозефин Батлер называла эту процедуру «хирургическим изнасилованием», и ей подверглись тысячи невинных женщин.

Мать Нэнси написала в Ассоциацию по борьбе с Актом «О заразных болезнях», и Джозефин Батлер лично приехала в Саутгемптон. Она посоветовала Нэнси немедленно покинуть город, потому что в противном случае её в любой момент могли схватить и подвергнуть повторному осмотру. Миссис Батлер пообещала найти для неё место – так Нэнси стала горничной юной Моники Джоан, мятежной дочери баронета.

– Её спина была повреждена, и несчастная с трудом ходила и всего боялась. Она прожила со мной одиннадцать лет и умерла от туберкулёза позвоночника.

Больше сестра Моника Джоан не говорила о Нэнси. Видимо, это воспоминание было слишком тяжёлым и болезненным для неё, даже спустя все прошедшие годы.

Меган-Мэйв

Меган-Мэйв были близняшками и достигли невиданных высот в мастерстве ворчания. Видимо, они коротали время в материнской утробе, жалуясь друг другу на тесноту, сырость, темноту и дурные запахи. Когда они вылезли на свет божий, крича и брыкаясь, то тут же начали критиковать яркий свет, шум и суматоху. Колыбелька их была то слишком жёсткой, то слишком мягкой, одежда – чересчур тесной или просторной, а еда то чрезмерно холодной, то чрезмерно горячей. Во время кормления (если их когда-либо кормили грудью) каждая из девочек наверняка хватала грудь сильными ручонками и яростно присасывалась, не отрывая чёрных немигающих глаз от своего двойника у другой груди, в мягких и нежных материнских руках. После еды они принимались жаловаться друг другу на колики и газы. Скорее всего, их не устраивало количество молока и общая скудость рациона, что не могло не сказаться на их состоянии в будущем. На протяжении жизни они отшлифовали своё мастерство и стали настоящими виртуозами своего дела – им удавалось найти изъян во всём вокруг.

Меган-Мэйв держали лавку овощей и фруктов на рынке на Крисп-стрит. Каждую неделю со среды по субботу они оглашали округу своими воплями – куда более звучными и агрессивными, чем у прочих продавцов. У них была пугающая привычка вперять взгляд в потенциального покупателя и вопрошать: «Ну?» Если не подозревающий об опасности человек медлил или терялся, они угрожающе перегибались через прилавок, сверкая чёрными цыганскими глазами, и ещё громче повторяли: «Ну? Чего изволите?» Если доверчивый потребитель полагал, что клиент всегда прав, его быстренько разубеждали. Меган-Мэйв никогда не уступали.

Удивительно, что они вообще что-то продавали, но, как ни странно, их лавка пользовалась огромной популярностью. К ним приходили самые разные женщины: с бигуди в волосах, в платках и домашних туфлях, с папиросами в зубах и детьми у подола, они толпились у прилавка, выслушивали бесконечные оскорбления и всё равно скупали всё подряд. Возможно, секрет успеха Меган-Мэйв заключался в том, что у них всё было на пенни-другой дешевле, чем у других. Впрочем, я видела их за работой, и мне казалось, что дело было не в этом. Обе женщины двигались с невероятной скоростью. Они могли взвесить фунт [18] моркови или репы, бросить овощи в бумажный мешок, завязать его, посчитать, сколько будет стоить покупка с упаковкой, смерить покупателя взглядом и объявить: «С вас три шиллинга и семь с половиной пенсов», – прежде чем обычный человек успел бы набрать воздуха в лёгкие. Они виртуозно считали в уме и отличались сверхъестественной памятью, могли отбарабанить список в полтора десятков разных товаров вместе с ценами, посчитать сумму в шиллингах и пенсах (в шиллинге было двенадцать пенсов, а не десять), и никто не осмеливался им противоречить. Как-то раз я видела, как одна отважная дама пересчитала сдачу и сказала:

– Я дала вам десять шиллингов, вы должны мне три шиллинга и четыре пенса, а не два и одиннадцать.

Женщины выхватили у неё корзину, высыпали всё на прилавок, взвесили заново, выкрикивая цены и перебрасываясь цифрами, и в итоге заявили, что с покупательницы причитается семь шиллингов и один пенс, после чего сунули корзину ей в руки:

– Забирайте продукты, забирайте сдачу, два шиллинга одиннадцать пенсов, и больше здесь не появляйтесь! Нам такие покупатели не нужны.

Бедняжка удалилась, нервно пересчитывая монетки.

Возможно, большинство людей просто были заворожены энергией и самоуверенностью сестёр. Им не было равных. Язык каждой их них был острый, как бритва, но вместе они представляли собой опасное сочетание. Покупатели приходили, чтобы их оскорбляли, вынуждали покупать больше, чем они собирались, обсчитывали на пару пенсов и убеждали, что они отлично сэкономили.

Внешность у Меган-Мэйв была, мягко говоря, необычной. Казалось, что они попали сюда из другого века – и явно из другой страны. У них были тонкие черты лица, высокие скулы и чистая, хотя и смуглая кожа. Я уже упоминала, как устрашающе действовал на покупателей взгляд их чёрных сверкающих глаз. Обе были невероятно худыми, почти тощими, и при этом сильными и мускулистыми – крупные костлявые руки, длинные пальцы. Одевались они… Господи, как же описать их одежду? Стоит начать с того, что они выбирали совершенно одинаковые и довольно простые наряды, но всё равно выделялись в любой толпе. Меган-Мэйв носили старомодные бесформенные кофты, тёмно-коричневые или чёрные длинные юбки, подпоясанные широкими кожаными ремнями, на которых болталось по две-три связки ключей. Толстые фильдеперсовые чулки и старые бесформенные грязные ботинки. Особенно выделялись они своими головными уборами, без которых их никто и никогда не видел. Сёстры носили платки, так же, как и многие другие женщины, но так, что это привлекало внимание: они низко надвигали их на брови и затягивали так туго, чтобы наружу не выбился ни один волосок. Узел на затылке завязывался настолько крепко, что, казалось, ткань вот-вот треснет. Иногда я гадала, не облысели ли они из-за какой-нибудь редкой болезни, но это оказалось ошибочным предположением. Одеждой и платками они напоминали неулыбчивых буддистских монахинь. Глядя на них, я вспоминала работу Хогарта, изображавшую двух нищенок в лондонских трущобах XVIII века, – казалось, что они обрели плоть и кровь на рынке на Крисп-стрит.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация