Джон Лейси смерил её изумлённым взглядом и не без труда сел, старательно удерживая на себе одеяло. Женщина прокралась в угол и встала там, робко перебирая фартук.
– Так-то лучше. Теперь скажите, что у вас за болезнь такая, с которой не справляется добрая порция солей?
– Я болен.
Он застонал и поднял глаза к потолку.
– Чушь. Вы просто толстый, в этом всё дело. Когда вы в последний раз опорожняли кишечник? Хорошая чистка, вот что вам нужно.
– Нет-нет, я болен, я в агонии! – Он вновь застонал и потёр грудь и живот. – Всё кончено. Вы опоздали, сестра, я умираю.
Мужчина откинулся на подушки и слабо вздохнул.
– Оно и к лучшему, если кого интересует моё мнение.
Джон Лейси распахнул глаза.
– Что?
– Старый вы мошенник, вы точно так же умираете, как эта вот медсестричка. Что с вами не так?
– У меня диабет.
– И всё? У миллионов людей рак.
– Я умираю, говорю же вам.
– Чушь. Вставайте. Мне нужна ваша моча для анализа.
– Не могу я встать, говорю же вам, у меня диабет. Врачи говорят, что мне не избежать инсультина! Инсультин, понятно? От этого помирают!
– Делайте, что говорю, и не спорьте. Есть у вас уборная? Идите и наполните ночную вазу мочой. Мне эта гадость даром не нужна, но надо проверить её на сахар. И побыстрее, у меня мало времени.
Джон Лейси с трудом поднялся на ноги, движимый скорее любопытством, чем стремлением себе помочь, прикрылся одеялом и вышел из комнаты. Его голые ягодицы колыхались при каждом шаге. Когда он удалился, сестра повернулась к женщине.
– Он всегда такой?
– Другим и не видала.
– Не встаёт?
– Нет.
– Хм. Ему нужны соли и хорошая клизма.
– Ой, не понравится ему это.
– Зато почистится. У него запор, в этом всё дело. Не верю я этим новомодным медицинским штучкам – стафилы, кокки, вирусы, и что они там ещё напридумывали. Хорошая порция солей, горячий суп и водяная клизма, и он будет как новенький. Живо забудет, что болеет и помирает.
Джон Лейси вернулся, постанывая и закатывая глаза. Всем своим видом он показывал, что совершенно измождён. Он поставил ночную вазу на стол и рухнул в постель.
Сестра достала из сумки прибор для измерения сахара, накапала пипеткой в колбу десять капель воды и пять капель мочи и бросила туда таблетку. Жидкость зашипела, запузырилась и стала ярко-оранжевой.
– Сахар очень высокий. Неудивительно. Вам следует перестать пить пиво, и дважды в день вам нужно делать уколы.
Мужчина тревожно взвыл.
– Нет уж, никаких иголок! Не выношу иголок! Не перевариваю! Я потеряю сознание от одного их вида, точно вам говорю.
– Ну так и теряйте. Хоть каждый день.
– А вы злая, – пробормотал он бессильно.
Сестра Евангелина набрала в шприц раствор и направилась к пациенту. Джон Лейси взвизгнул, с прыткостью горного козла выскочил из кровати и забился в угол, поскуливая. Деваться ему было некуда, и она воткнула иголку. Секунду спустя всё было кончено.
Я услышала какой-то сдавленный шум в углу и повернулась. Впервые с момента нашего появления женщина расслабилась и захихикала. Я поймала её взгляд и подмигнула.
Джон Лейси хныкал и потирал ногу.
– Злая вы, очень злая. Никакой жалости к человеку, который ничего дурного вам не сделал.
Сестру Евангелину это совершенно не тронуло.
– Прикройте своё хозяйство, одевайтесь и идите работать.
– Не могу. Я болен. Энни, принеси мне пива. У меня шок.
– Нет уж, вам надо завязать с алкоголем.
Он хитро на неё взглянул:
– А если я завяжу с пивом, может, заодно и с уколами?
– Вероятно, со временем, когда у вас понизится сахар в крови.
– Тогда наверняка со временем я брошу пить пиво.
– Вот проныра! Вы, конечно, ленивый, но уж точно не идиот. Поступайте как знаете. Можете хоть с собой покончить, только не ждите от меня жалости.
С этими словами сестра Евангелина повернулась к двери.
– Утром и вечером к вам будет приходить медсестра и делать уколы, – сообщила она перед уходом.
Самые агрессивные люди зачастую оказываются трусами. Как обычно, сестра Евангелина нашла нужный тон в обращении с пациентом с первого же визита. Мне выпала неблагодарная задача дважды в день вводить мистеру Лейси инсулин, и хотя всякий раз он принимался хныкать, протестовать он больше не пытался. Через несколько дней он принял героический вид и стал говорить, что немногие мужчины вынесли бы такую чудовищную боль, и о нём следовало бы писать в учебниках. Во время укола он делал стоическую гримасу, а когда всё было позади, со страдальческой миной падал в постель. Мужчина относился к себе крайне серьёзно. Это был одновременно комический и жалкий персонаж.
В процессе ежедневных визитов в паб я познакомилась с миссис Лейси. Когда бы я ни пришла, она работала. Заведение существовало благодаря ей. Женщина самостоятельно принимала бочки с пивом, после чего сама катила их по полу и подключала к системе, ведущей в бар. Она таскала по узкой каменной лестнице ящики с бутылками и выносила пустую тару на улицу. Мыла зал, скоблила столы, оттирала стаканы. Опустошала плевательницы и чистила туалет. Она стояла за стойкой, пока несколько мужчин мрачно потягивали пиво. Всё это миссис Лейси выполняла тупо и методично, словно ничего большего и не ждала от жизни. Она неизменно выглядела вялой и уставшей и редко разговаривала, а только работала – восемнадцать часов в день, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году.
Миссис Лейси оставляла паб, только чтобы пройтись по магазинам. Потом она готовила обед и приносила еду мужу в постель. Как-то раз я увидела, что она подаёт, и предупредила, что мистеру Лейси нельзя есть сладкое.
– Не могу ему перечить, – жалобно сказала она. – Должен быть десерт. Иначе никак.
Спорить было бесполезно. Бедняга очевидно жила в постоянном страхе перед мужем.
Так же дело обстояло и с пивом. Я приходила дважды в день и видела, что происходит. Мистер Лейси топал ногами и кричал: «Принеси пива, да поживее!» – и она мчалась наверх с пинтой. Врач, сестра Евангелина и я твердили, что ему будет хуже, но он фыркал в ответ:
– Станет хуже, значит, вы виноваты. Вы же должны меня лечить.
Я дважды в день проверяла его мочу и вела подробный график уровня сахара в крови, но показатели всегда были высокими, а порой и опасными.
Миссис Лейси выглядела лет на двадцать старше своего возраста. Говорила она подобострастно и будто все время за что-то извиняясь, – это отличало её от большинства женщин Поплара, которые держались уверенно и непринуждённо. Она звала меня «мадам» и «госпожа медсестра» и как-то раз предложила отнести наверх мою сумку. Когда я запротестовала, она ответила:
