– А что с ним?
– Я не в курсе.
– Ты его видела?
– Нет. Поэтому я хотела с тобой поговорить, Джулия. Когда вы в последний раз общались?
– Несколько лет назад. Точно не помню.
– Вы не ссорились? Ничего резкого друг другу не говорили?
– Нет, мы никогда не ругались, мы просто почти не разговаривали. Я никогда не знала, о чём он думает. Мне всегда казалось, что он странно на меня поглядывает. Не знаю почему. Может, просто казалось. Не знаю. Он всегда любил Джиллиан, но не меня, тут я уверена. А мальчиков он любил?
– Думаю, что любил, по-своему, – мать горестно вздохнула. – Странный он человек. Никогда не умел показывать свои чувства, но мне кажется, что сыновей он любил. И Джиллиан любил, это уж точно. Она была ему очень дорога.
Миссис Мастертон смяла салфетку, еле сдерживая слёзы.
– Жизнь такая тяжёлая. Все пропало, и у меня осталась только ты, отрада моя.
Мать и дочь сжали друг другу руки. В кафе играл пианист. Женщины умокли, погрузившись в воспоминания. Тишину нарушила Джулия.
– Надо навестить его.
– Я так надеялась, что ты это скажешь, милая.
– Зайду к нему в выходной.
– Умница.
Миссис Мастертон помолчала, копаясь в сумочке в поисках помады, а потом нерешительно добавила:
– Спроси его, будет ли он рад меня видеть, хорошо? Я не хочу навязываться, но если он согласится, я приеду. Бедняга… Тяжело представлять, что он болеет в одиночестве. Он не был мне дурным мужем, он хотел как лучше. Но мы никогда не уживались, и паб был для него на первом месте.
Ранним утром Джулия отправилась в Поплар.
Ей хотелось прийти к отцу до открытия паба. Трамвай дребезжал, проезжая по местам, которые она не навещала более шести лет. В семнадцать она сбежала отсюда при первой же возможности, но в двадцать три всё здесь было ей интересно, и она с нетерпением высматривала знакомые с детства места. Её охватило странное волнение, почти восторг – это были совершенно неожиданные чувства.
Она вышла раньше, чем требовалось, чтобы пройти последнюю четверть мили
[35] пешком, и по пути разглядывала знакомые заведения: универмаг на углу, где торговали конфетами, – они с братьями частенько туда наведывались; булочную, откуда вечно доносились дивные запахи; ломбард, над распахнутыми дверями которого красовались три неизменных медных шара
[36]; лавку еврея-портного. Всё это было ей знакомо и успокаивало.
Перед «Руками мастера» кто-то подметал. Она поздоровалась и спросила, дома ли мистер Мастертон. Ей ответили, что он тут, но болен и не принимает посетителей.
– Меня он примет, – сказала Джулия. – Впустите, пожалуйста. Я его дочь.
Мужчина перестал подметать, опёрся на метлу и уставился на девушку.
– Дочь! Я и не знал, что у него есть дочь. Он говорит, что его семья померла.
«Этой дочери и не было», – печально подумала Джулия. Он даже не рассказывал обо мне. Но если быть честной, сама она никогда не упоминала отца в беседах с девочками на коммутаторе; так почему же он, оставшись в одиночестве, должен был говорить о ней своим сотрудникам?
– Я его единственная живая дочь. Можете меня впустить?
Мужчина тут же приосанился.
– Нет, мэм, но у Терри есть ключ, он раньше был тут старшим барменом, а теперь управляет, с тех пор как начальник заболел. Я вас отведу.
Терри был также потрясён новостью о существовании Джулии и пробормотал что-то вроде: «Моя мать приглядывает за стариком». Девушке не понравилась подобная фамильярность.
– Если вы говорите о моём отце, называйте его мистером Мастертоном, пожалуйста, – сказала она холодно. – Прошу, пропустите меня к нему.
Она спустилась по хорошо знакомым деревянным ступеням. Тишину нарушали только её шаги. Она вошла в комнаты, где семья обитала в прежние, счастливые дни, где дети смеялись и играли, пока смерть не отбросила на этот дом свою чёрную тень. Джулия увидела дверь комнаты, в которой размещали гробы её братьев, но не стала открывать её. Вместо этого она отправилась в кухню – там было чисто, но холодно, и казалось, что ей не пользуются. Неужели здесь никого нет?
– Папа, ты тут? – окликнула она.
– Кто здесь? – спросили в ответ. – Это миссис Вестон?
Джулия пошла на голос.
– Нет, это не миссис Вестон, это я, Джулия.
Она вошла в спальню. На узкой кровати у окна лежал человек, которого она не сразу узнала. Лицо его осунулось и сморщилось, глаза запали. Дышал он часто, шумно и с очевидным трудом, а шея была такой тонкой, что, казалось, будто она вот-вот переломится. Кожа его была серой, но на щеках лихорадочно горели два алых пятнах, словно мужчину загримировали под клоуна. Слабые руки покоились на одеяле, а костлявые пальцы с длинными ногтями вцепились в ткань.
– Это вы, миссис Вестон? – уточнил он, повернув голову, и его тусклые глаза расширились, когда он узнал дочь.
– Джулия? Что ты здесь делаешь? – спросил он хрипло.
– Я узнала, что ты заболел, папа…
– Ничего страшного. Скоро пройдёт. У меня был врач. Говорит, что я иду на поправку. Через несколько дней я встану. Рад тебя видеть, дочка. Располагайся.
Она взяла стул и присела у постели.
– Почему ты не сказал, что болен?
– Ни к чему было кого-то беспокоить. У тебя своя жизнь. Я и сам справляюсь. Миссис Вестон приходит и помогает мне. Когда ты пришла, я решил, что это она. Даже и не думал, что увижу тебя.
Джулию захлестнули эмоции.
– Прости, папа, мне следовало прийти раньше.
– Нет, девочка, что ты. У тебя своя жизнь. И неплохая, судя по всему. Всё на коммутаторе?
Она кивнула.
– Хорошая работа, перспективы. Всё у тебя будет отлично – своя жизнь, свои друзья. Нельзя вечно оглядываться на прошлое.
Сравнивая нарисованную им радужную картину с унылой реальностью, Джулия не знала, что ответить.
– Ты хорошо ешь?
– Миссис Вестон готовит мне, но мне много и не надо. Не держится во мне еда.
– Боже, папа, что же мне делать? – Джулия чуть не плакала.
