Хотя Ральф не мог ничего делать, его состояние было все же не столь удручающим, как у Абеля Гудмана. Таким образом, у него имелась в запасе пара недель, чтобы взвесить все за и против, прежде чем согласиться на наше предложение. Мы вручили его близким руководство для пациентов с HeartMate, чтобы они ознакомились с тем, что ждет Ральфа после операции. Перспективы выглядели довольно пугающими даже для тех, кто мог со временем рассчитывать на пересадку сердца. Нельзя плавать и принимать ванну. Душ разрешен, но обязательно нужно защитить электрооборудование от воды. Следует избегать обтягивающей одежды и тугих повязок, которые могут погнуть или перекрутить трубку воздушного клапана. Под рукой всегда должно быть запасное оборудование на случай непредвиденных обстоятельств. Загоревшийся желтый индикатор с изображением гаечного ключа означает неисправность. Если замигает красный значок в виде сердца с характерным звуком, это будет означать отказ насоса – необходимо немедленно обратиться за специализированной помощью. И так далее в том же духе. Много тревожной информации, которую у Абеля не было времени изучить.
Я принял Ральфа с Джин в своем кабинете в Оксфорде. Информационный буклет их не переубедил, потому что нынешняя жизнь Ральфа была невыносимой. Он не мог выходить из дома на прогулку и спал в кресле, подложив под спину подушки, а его лодыжки и ступни отекали так сильно, что обувь на них не налезала. И в любую секунду он мог скоропостижно скончаться. Его близкие прекрасно об этом знали. Меня беспокоило, что Ральф страдал инсулинозависимым диабетом, но он превосходно справлялся с этой болезнью и привык нести ответственность за свое здоровье. Он был настроен позитивно и хотел как можно скорее приступить к операции.
– Так почему бы не начать сегодня же? – предложил я.
Я решил, что Ральфу и Джин стоит познакомиться с Абелем, чтобы они могли расспросить его о жизни с «чужим» внутри. Я знал, каким будет его ответ: «Лучше, чем сердечная недостаточность. Лучше, чем умереть». Джин должна была знать про HeartMate не меньше своего мужа, так как в экстренном случае ей пришлось бы самостоятельно решать возникшую проблему в домашних условиях, возможно, даже перейти на ручной режим при отключении электроэнергии.
Итак, мы назначили дату операции на среду через четыре недели, чтобы успеть обо всем договориться с Хьюстоном. В этот раз, однако, необходимо было принять во внимание еще один фактор. Об операции Абеля поползли слухи. Из-за перенесенного им инсульта мы старались держаться в тени, но операцию Ральфа начали планировать за месяц до проведения, так что информация неизбежно должна была просочиться в прессу, а это палка о двух концах. С одной стороны, интерес общественности помог мне привлечь достаточно денег для продолжения программы. С другой – если пациент умрет, наша репутация окажется подмоченной, и это могло нас погубить. Ослабленным пациентам с сердечной недостаточностью больше никогда не предложили бы даже операцию на грыже, не говоря уже о кардиохирургии. Как свести риск к минимуму?
Между собой мы сошлись вот в чем: чтобы избежать шумихи в СМИ, лучше разрешить сотрудникам одной газеты присутствовать на операции Ральфа. Главное требование – оставить семью Ральфа в покое, когда (или если) он покинет больницу и вернется домой. Мы остановили выбор на «Санди таймс». Ее корреспонденты получили полный доступ ко всему происходящему при условии уважительного отношения к пациенту и его близким. Взамен мы были бы рады принять от издания благотворительное пожертвование. Нет, мы не пытались на этом заработать. Но без пожертвований Ральфа никогда не прооперировали бы.
Ночь перед операцией Ральф и Джин провели в предоставленном больницей номере. Позднее Джин расскажет «Санди таймс»:
– Мы были спокойны. Он уже со всем смирился и предвкушал предстоящую операцию.
Утром среды, в половине десятого, спящего благодаря успокоительному Ральфа доставили на каталке в пятую операционную; в положении лежа ему опять-таки дышалось с трудом. Мы надеялись, что после операции он перестанет задыхаться. Вся больница с интересом следила за происходящим, так что мы решили записывать операцию на видео и транслировать ее в конференц-зале. Я был рад, что журналисты и администрация больницы смогут увидеть все воочию. В хирургии есть поговорка: «Увидел, сделал, научил». Я видел, как проводят такую операцию в Хьюстоне, провел ее самостоятельно в Оксфорде, но при этом не собирался позволять кому-либо другому оперировать Ральфа под моим наблюдением. Вместе с Бадом мы тихо ждали своего часа в комнате отдыха, пока анестезиолог погружал пациента в наркоз.
Часы, висевшие в душной комнате ожидания, показывали пять часов – как и в любой другой день недели на протяжении суток: эти часы остановились очень давно. Лишь растущие стопки пустых пластиковых стаканчиков отмечали медленное течение времени. Джин будто оцепенела, с тревогой ожидая новостей из операционной. В два часа пополудни она их дождалась: Ральфа катили в палату интенсивной терапии.
12 мая 1996 года рентгеновский снимок грудной клетки Ральфа с установленным в ней искусственным сердцем занял всю первую страницу журнала-приложения к «Санди таймс». Подпись под снимком гласила: «Человек с двумя сердцами. Почему кусок титана, полиэстера и пластика тикает внутри Ральфа Лоуренса?» Мы пошли на риск, когда предоставили передовому национальному изданию полный доступ к операции по вживлению искусственного сердца и разрешили сделать фотографии в операционной и взять интервью у родственников пациента и больничного персонала. К счастью, журналисты представили все в наилучшем свете, и кто угодно мог прочитать о нашем успехе: премьер-министр, члены парламента – даже сама королева. В журнале опубликовали подробный рассказ о ходе операции, который помог нашей лаборатории привлечь деньги для продолжения исследовательской программы. История Ральфа вызвала отклик у тех, кто считал, что разработка и внедрение инноваций – задача Национальной службы здравоохранения
[22], однако с самой НСЗ этот номер не прошел. Наша технология стоила немалых денег, и никто не собирался поддерживать ее на государственном уровне.
Мы с самого начала полагали, что кровоизлияние в мозг у Абеля стало следствием повышенного кровяного давления, поэтому продержали Ральфа в состоянии глубокого наркоза еще несколько часов после операции. Лишь посреди ночи он очнулся в палате интенсивной терапии, окруженный многочисленной аппаратурой. Джин сидела возле его кровати и наблюдала за хорошо заметной снаружи работой насоса, который глухо шумел в животе мужа. Через кислородную маску Ральф что-то произнес.
– Хочешь пить? – переспросила она.
– Нет. Сейчас четверг?
Уже через два дня Ральф поднялся с постели и мог сидеть на стуле. Еще через день, в субботу, он ходил по палате интенсивной терапии под руку с физиотерапевтом, чья задача заключалась в том, чтобы помочь ему оправиться после операции.
