Когда они закончили, таз убрали, и я попробовала приподнять голову. Мне хотелось увидеть, где я. Было такое чувство, будто в моей шее совершенно не осталось сил, а затылок был словно налит свинцом. Я не могла говорить и плакать вроде бы тоже. Это было жутко. Над головой виднелись квадратная направляющая для шторы и крашеный потолок. Не в силах пошевелиться и даже поднять голову, я лежала на спине и просто смотрела вверх. В поле моего зрения не попадало никаких признаков жизни, но до меня доносились многочисленные голоса. Один из них я узнала. Женщина. Моя начальница из банка. Я решила, что она пришла узнать, почему я не на работе. Кто-то сказал про похороны на следующей неделе, и я подумала, что речь идет про мои. Мой мозг работал на все сто. Но что было с моим телом?
Вокруг моей кровати часто собирались люди в белых халатах. Они всегда говорили обо мне, но ко мне никто не обращался. И я не понимала, о чем они говорят. Потом они уходили. Мне хотелось расспросить их обо всем. Где я? Почему я здесь? Как они смеют обсуждать меня так, будто меня нет рядом?
Во мне кипело возмущение, но я не могла его выразить. Если бы только люди удосужились со мной поговорить, это избавило бы меня от недоумения и пугающих мыслей. Но никто не объяснил мне, что со мной произошло».
Однажды к ней пришел ординатор по имени Имад из реабилитационного центра Ривермед. Он поступил мило, действительно заговорив с Анной, – спросил, не хочет ли она, чтобы зонд для искусственного питания убрали у нее из носа и вставили трубку в желудок.
«Я ненавидела эту трубку в носу, – вспоминала Анна позднее. – Я широко открыла глаза и улыбнулась в знак утвердительного ответа. Впервые на моей памяти кто-то здесь решил узнать мое мнение».
Имад приходил, чтобы понять, сможет ли Анна участвовать в программе реабилитации, после того как покинет больницу. Но до этого оставалось еще три долгих месяца, так как ей нужно было набраться сил и снова научиться глотать. Прогресс был медленным, но уверенным. Еще несколько раз у Анны развивалась инфекция дыхательных путей, в связи с чем ей назначали очередной курс антибиотиков. Но по крайней мере на ее медицинской карте больше не красовалась надпись «Не реанимировать». Анна была вполне жива и, разумеется, хотела, чтобы так продолжалось и дальше. К концу января она достаточно окрепла, чтобы поворачивать голову и моргать, и была готова к реабилитации. Хотя паралич конечностей не прошел, возможность самостоятельно дышать была для нее значительным достижением.
В общей сложности понадобилось три года, прежде чем Анна смогла вернуться домой к Дезу, чтобы начать заново строить свою жизнь. Случилось это в 1997 году на Пасху. Хотя дом специально переоборудовали, она по-прежнему нуждалась в постоянной помощи, но ее разум был в полном порядке. По будням Дез рано уходил на работу, после чего приходили две сиделки. Они помогали Анне встать с кровати, и одна из них проводила с девушкой все утро. В обед начиналась смена другой сиделки, которая оставалась где-то до семи вечера, а потом появлялись еще две, чтобы уложить Анну в кровать. Такой вот строгий режим дня. В инвалидной коляске с электроприводом, которая управлялась движениями головы, Анна выбиралась в супермаркет и в ближайший парк. Ей нравилось, когда люди вели себя с ней как с обычным человеком и разговаривали с ней.
С помощью хитроумного устройства, встроенного в инвалидную коляску, Анна могла самостоятельно открывать и закрывать входную дверь, задергивать занавески и управляться с телевизором. Фактически это был дистанционный контроллер с инфракрасным управлением. Стоило Анне головой надавить на рычаг слева от нее, как появлялся курсор, который перемещался по списку всех доступных команд. Когда он достигал необходимого пункта, достаточно было еще раз нажать головой на рычаг.
Был у Анны и кабинет с видом на сад. Специальный приемник отслеживал движения ее головы, ориентируясь на белую блестящую точку на оправе очков. Благодаря этому Анна могла управлять курсором мыши на экране компьютера, а особая программа позволяла ей писать электронные письма и общаться с друзьями. Как и общеизвестная система упрощенного ввода текста для мобильных телефонов «Т9», компьютер постоянно пытался угадать, что именно она хочет написать.
Несмотря на паралич, Анна утверждала, что после инсульта для нее мало что изменилось. Будучи женщиной верующей, она смирилась со своим положением и решила сделать так, чтобы оно как можно меньше ей мешало. На местной радио-станции запустили кампанию по сбору средств на покупку фургона, чтобы перевозить в нем инвалидное кресло девушки. В итоге приобрели синий Vauxhall Combo, который ее отец окрестил Аннамобилем по аналогии с Папамобилем
[29]. О чем она больше всего переживала? Да о том, что в ее сердце снова вырастет злосчастная миксома, которую я второй раз не смогу удалить. Анну устраивало ее нынешнее состояние, и она боялась преждевременной смерти из-за инсульта.
Доктор Форфар каждые полгода исследовал сердце Анны на эхокардиографе. Изначальная опухоль была вырезана под корень и вряд ли могла снова отрасти. Однако я знал об особенностях генетически-обусловленных наследственных миксом и был убежден, что мать Анны умерла от той же болезни. Дело в том, что у пациентов с геном наследственной миксомы могут впоследствии развиваться новые опухоли в других частях сердца, и я мог лишь надеяться, что с Анной этого не случится.
В августе 1998-го я получил звонок от доктора Форфара, в чьем кабинете сидели Анна и Дез. Он только что сделал очередной снимок ее сердца, и новости были ужасными: миксома дала рецидив. Он сообщил, что Анна крайне напугана, и спросил, смогу ли я что-нибудь предпринять.
Я заверил его, что если Анну положат в наше отделение до вечера, то я смогу прооперировать ее уже на следующий день. Поскольку операция предполагалась повторная, нам требовалось много донорской крови. С повторными операциями всегда сложнее, потому что околосердечная сумка после первоначального хирургического вмешательства разрастается. Сердце может даже прилипнуть к грудине, о чем я узнал много лет назад в Королевском госпитале Бромптон. Тем не менее после той давней неудачи я провел сотни повторных операций на сердце, и сейчас это не должно было составить проблемы.
Когда я вошел в палату Анны, та сидела в инвалидной коляске, оцепенев от страха. Дез выглядел подавленным, а ее отец, Дэвид, еще не пришел. Мы бы и так встретились в операционной следующим утром, поэтому я сказал, что все будет хорошо и что сейчас мне нужно уйти, чтобы внести изменения в список операций на завтра. В действительности же меня начало затягивать в водоворот эмоций, и, чтобы не поддаться им, я предпочел сбежать.
Дез пришел в наркозную комнату вместе с Анной. Он остался, чтобы успокаивать ее до тех пор, пока не подействует наркоз. Когда я впервые увидел Анну, она была парализована, но ее руки и ноги оставались мускулистыми. Сейчас же на операционном столе лежала девушка, чьи конечности заметно отощали после трех лет без движения. Я послушал ее грудную клетку через стетоскоп, прежде чем протереть кожу антисептическим раствором. Мне показалось, что я обнаружил опухоль на слух. Как я и предполагал, миксома произрастала из другого места, ближе к ушку левого предсердия. Отростка на этот раз не было – лишь широкое основание, которое я вырезал, после чего зашил стенку предсердия.
