Эндрю зашил разрезы на голове и шее, после чего умчался в Оксфорд. В тот день ему предстояло принять много амбулаторных пациентов – в основном с сопливыми носами и забитыми серой ушами, никаких искусственных сердец. Джон достал трубки из паха, а я вставил в грудную полость дренаж и принялся зашивать рану на груди, аккуратно прижигая электрокоагулятором кровоточащие участки. Из швов на голове сочилась кровь, так что я сделал несколько дополнительных стежков, после чего вытер кровь с головы и титанового разъема. Все должно было выглядеть безупречно. Для хорошего кадра нужны белоснежные бинты и чистые дренажные трубки – без единого пятнышка крови.
Поддавшись ностальгии, я вспомнил свою первую операцию на сердце, которую проводил в этой самой операционной. На мне были сапоги лорда Брока, и, когда я провел пилой по грудине бедной дамы, задев ее сердце, в операционную заявился Маттиас Панет в полосатом костюме и воскликнул: «Уэстаби! Что ты наделал на этот раз?» Сейчас главным был я.
Камера продолжала снимать, как Джима покатили в палату интенсивной терапии. Я бросил последний взгляд на операционную. Под столом виднелись лужи крови, переливавшейся под яркими лампами, а также немного мочи там, где мочеприемник дал течь. Перфузиологи складывали теперь уже ненужные трубки в желтый пластиковый контейнер и запихивали окровавленные зеленые простыни в чистенькие полиэтиленовые мешки, а медсестры в синей униформе выбрасывали белые использованные тампоны. Все цвета радуги – мечта художника.
Поистине исторический день. Простой паренек из Сканторпа имплантировал искусственное сердце в Королевском госпитале Бромптон для телевизионной передачи, которая пятьюдесятью годами ранее и натолкнула его на этот путь.
Когда Джима благополучно подсоединили к аппарату искусственной вентиляции легких, мы пошли обрадовать Мэри и их дочь. Камеры последовали за нами: от них было не убежать. Члены съемочной группы хотели увидеть человеческие эмоции и были решительно настроены их запечатлеть. Семью пациента отвели к нему в палату. Обстановка в отделении интенсивной терапии всегда пугает тех, кто заходит сюда впервые, но на этот раз зрелище было особенно впечатляющим. Из выбритой головы Джима свисал черный шнур – отныне его жизнь зависела от батареек.
Мы принялись все объяснять жене и дочери Джима, но они и без того многое узнали от Питера Хоутона, который, к слову, вскоре должен был приехать в больницу. Вот только под волосами Питера уже не был виден электрический разъем. Когда же тот оказался у них перед глазами, обе испугались. Я протянул дочери Джима стетоскоп и приложил мембрану к груди отца. Ее лицо озарило удивление. Она услышала непрерывное жужжание ротора насоса, который поддерживал жизнь Джима. Я кивнул на экран монитора, отображавший показатель сердечного выброса. Прибор перекачивал четыре литра крови в минуту, потребляя семь ватт электроэнергии через контроллер и аккумуляторы. Легким движением руки я мог увеличить или уменьшить кровоток в организме Джима. Проще простого – одна-единственная ручка. Продюсеры пришли в восторг. Это оказалось куда интереснее, чем нейрохирургия. Чтобы сверлить крохотные отверстия в черепе и удалять опухоли кусочек за кусочком, нужен совсем другой характер.
Состояние Джима оставалось поразительно стабильным. Никаких кровотечений, тогда как Питер и остальные потеряли литры крови. Мы с Джоном и Филипом принялись с сожалением обсуждать других потенциальных пациентов. Где взять деньги? Я мог бы привлечь достаточно средств, чтобы установить еще несколько насосов, но полномасштабные клинические испытания уж точно не потянул бы. Однако нашу дискуссию прервали: не все можно обсуждать перед камерой.
Когда я вернулся в палату интенсивной терапии, Питер Хоутон разговаривал с семьей Джима, улыбаясь, как Чеширский Кот. Ему было важно обзавестись «друзьями-киборгами» – такими же людьми на батарейках, в жизни которых начался новый этап, монстрами доктора Франкенштейна с торчащей из головы железкой. Я с радостью смотрел на них, мечтая, что однажды это перестанет быть диковинкой. На этой ноте я решил, что пора домой, в Вудсток. Чем дольше я оставался в Бромптоне, тем сильнее сожалел, что в свое время не продолжил здесь работать. Эта больница отличалось такой целеустремленной атмосферой, что все казалось по плечу; знаменитый старинный госпиталь, где охотно пробуют новые подходы, а не ищут отговорки, чтобы ничего не делать.
Пациенту, которому вживили в сердце насос, важно обзавестись такими же «друзьями-киборгами», чтобы поддерживать друг друга.
На следующий день у меня были назначены операции в Оксфорде, после чего я вернулся в Лондон. Джима отключили от аппарата искусственной вентиляции легких и достали из трахеи трубку. Вернувшись практически с того света, он болтал с Мэри. Теперь он выглядел совсем по-другому – жизнерадостным и полным энергии, с розовыми, а не синими носом и ушами. Насос перекачивал пять литров в минуту, не оставляя ни малейшего следа пульса на осциллограмме артериального давления. В мочеприемнике скопился целый литр мочи – это жидкое золото говорило о том, что почки работают как надо.
Съемочная группа тем временем была в пабе. Я спросил у реаниматолога, назначил ли он пациенту варфарин. Он все сделал, и мне нечего было добавить. Безнадежный пациент с тяжелой сердечной недостаточностью быстро поправлялся, не нуждаясь в иммунодепрессантах и прочей отраве, которые обязательно прописывают после пересадки сердца, чтобы избежать его отторжения организмом. Боле того, правый желудочек Джима отлично справлялся с усиленным кровотоком. В Вудсток я вернулся совершенно довольный тем, как все обернулось.
Я виделся с Джимом еще несколько раз, прежде чем он уехал в Шотландию. Филип значительно снизил дозировку лекарств, которые Джим принимал от сердечной недостаточности, в первую очередь – мочегонных, усложняющих жизнь любому пациенту. Жена и дочь без труда привыкли к насосу – они регулярно меняли аккумуляторы, а на ночь подключали его к розетке. У Джима перестали отекать лодыжки, пропала одышка, и впервые за многие месяцы он смог спокойно лежать на спине.
Несколько недель спустя дочь Джима окончила университет, и он присутствовал на церемонии вручения дипломов с бокалом шампанского в руке. Потом на видеокамеру запечатлели, как на закате он гуляет по пляжу в Шотландии вместе с женой Мэри – счастливый человек, дышащий полной грудью и размышляющий о своей жизни. Эта трогательная сцена стала финальной в передаче. Цикл «Ваша жизнь в их руках» завоевал престижную награду в номинации «Лучший телевизионный документальный фильм», и я гордился тем, что сыграл во всем этом свою роль. Это стало кульминация моей врачебной карьеры.
Лишь изредка Джим возвращался в Бромптон для обследования. Сотрудники шотландской больницы и местный семейный врач ознакомились с особенностями прибора и охотно присматривали за Джимом. Но затем из Шотландии пришли печальные новости. Незадолго до Рождества Джим отправился в гости к другу, позабыв взять с собой запасной заряженный аккумулятор. Он радовался жизни и совершенно не думал о насосе. На контроллере сработал сигнал тревоги, который означал, что аккумулятор вот-вот разрядится и у Джима есть двадцать минут, чтобы его заменить.
