Капитан кивнул.
— Он и должен был в них быть, если он — галлеец. Я там сражался. Они относятся к себе чересчур серьезно.
— У меня был лишь седельный меч… Клянусь святым Георгием, я нахожу себе слишком много оправданий. Один раз я попал в него и ранил, и тогда он отбил мой меч прямо в моего оруженосца. Получилось, я собственным мечом убил присягнувшего мне человека. — От самоиронии не осталось и следа, Гэвин говорил монотонным голосом, всхлипывая. — Я перестал осознавать происходящее, и он победил меня — втоптал в грязь. Заставил признать поражение.
«Каково же это было на вкус?» — подумал капитан. Множество раз он представлял, как делает с ним то же самое. А теперь сидел у его кровати и пытался понять, что изменилось всего за несколько часов. Ему казалось невероятным, что когда–то он воображал, как унижает сводного брата. Что когда–то страстно желал этого. Всего два дня назад наслаждался бы одной лишь мыслью об этом.
— А потом он пошел в гостиницу и убил моего старшего оруженосца, — продолжил Гэвин. — Я поклялся убить его.
Неожиданно капитану захотелось отправиться на поиски Амиции. Он понял, что обязан нарушить молчание между ними, как–то оправдаться. Так что же заставило его остаться? Возможно, боль — неподдельная, будто обнаженная рана, — звучавшая в голосе Гэвина. И он вынудил себя принять решение в пользу брата, ведь сам напросился к нему в исповедники. Поступать так — тоже обязанность капитана.
— Твой враг — мой враг, — произнес он, наклонясь ниже и обхватив шею брата руками. Среди Мурьенов достойное выражение ненависти было способом проявления любви. Иногда единственным.
— О Габриэль! — воскликнул раненый рыцарь и разрыдался.
— Габриэль погиб, Гэвин.
Молодой человек вытер слезы.
— У тебя ведь целая куча своих дел, — натужно улыбнулся он.
— С чего же мне начать? Я попал в осаду врага, который может подчинить своей воле любое существо. Его силы превышают мои из расчета десять, или пятнадцать, или даже двадцать к одному, а сам главнокомандующий считается непревзойденным гением.
Гэвин выдавил очередную улыбку.
— Это мой брат — непревзойденный гений.
Капитан усмехнулся.
— Ты собираешься сделать что–то абсолютно безрассудное, я чувствую, — сказал Гэвин. — Помнишь куриный рейд и свои алхимические эксперименты?
Красный Рыцарь огляделся, как будто боялся любителей подслушивать.
— Сегодня ночью он собирается нанести мощный удар. У него нет другого выхода. Несмотря на все его попытки и старания, осаду он проигрывает. В конечном счете, по законам Диких, кто–то из его союзников посчитает его слабым и бросит ему вызов.
— Они — наши враги. Кто знает, что у них на уме?
Капитан снова усмехнулся.
— Знаю я. Причем слишком хорошо.
— Вот как. А откуда ты знаешь? Что они замышляют?
Красный Рыцарь глубоко вздохнул.
«Почему каждое утро ты проклинаешь Бога?»
Потому что…
— Может быть, когда–нибудь я тебе расскажу, — ответил капитан.
Гэвин снова задумался и пришел к заключению:
— Ты — хранитель секретов. Ладно, пусть. Но что ты собираешься предпринять?
— Я попытаюсь достать его. Попробую ослабить. Старый маг тоже в деле.
Гэвин немного приподнялся и сел.
— Ты собираешься уничтожить Ш…
— Не произноси его имени, — перебил брата капитан. — Имя призывает.
Молодой человек прикусил губу.
— Как бы я хотел поправиться, чтобы скакать с тобой.
— Скоро сможешь. — Капитан обнял сводного брата. — Лучше будь моим другом, чем врагом. Наша вражда — просто привычка.
Гэвин нежно погладил спину Красного Рыцаря.
— Габриэль, прости меня!
Молодой мужчина держал в объятиях брата, пока тот не уснул. Правда, долго ждать ему не пришлось.
— Я не Габриэль, — тихо возразил он спящему рыцарю и отправился на поиски одной девушки, которая оказалась неподалеку. Она сидела на стуле в коридоре.
Их взгляды встретились. Ее словно говорил: «Не приближайся ко мне… Сейчас я слишком уязвима». Он не был уверен, что говорил его собственный взгляд, но остановился на расстоянии вытянутой руки от нее.
— Ты слышала, — сказал он несколько резче, чем намеревался.
— Каждое слово, — подтвердила она. — Не оскорбляй меня, требуя хранить все это в секрете. Я выслушиваю исповеди умирающих. Меня не заботят тайны великих мира сего.
Он понимал, что ее гнев — всего лишь самозащита, способ отгородиться от него. Но сказанное обижало.
— Иногда тайны должны оставаться тайнами по многим причинам, — заметил он.
— Ты проклинаешь Бога, потому что твоя мать не была верна отцу, а твои братья издевались над тобой? — гневно спросила она. — Я думала, ты храбрее. Или ты хочешь сказать, что собираешься сделать вылазку сегодня ночью и погибнуть?
Он глубоко вдохнул. Неспешно досчитал до пятидесяти на высокой архаике и выдохнул.
— Когда–то ты жила среди Диких, — мягко произнес Красный Рыцарь.
Девушка отвела взгляд.
— Уходи!
— Амиция… — он едва не назвал ее «любимая». — Я был в твоем Дворце. Вернее, на твоем мосту. Я не осуждаю.
— Знаю, недоумок, — гневно воскликнула она.
Он был поражен ее злобой.
— Я защищу тебя!
— Мне не нужна твоя защита! — заявила послушница, ее гнев холодом отдавался у него в душе. — Я вовсе не запертая в башне принцесса! Я принадлежу Богу, и Бог — единственная защита, которая мне нужна. Не ведаю, отчего мои силы исходят не от солнца! Впрочем, я и так уже достаточно нагрешила, чтобы добавлять к своим грехам еще и тебя!
Она вскочила и резко оттолкнула его.
— Я — дерьмо из–за Стены, шлюха, женщина ниже служанки. Ты, наоборот, эдакий потерянный принц. Даже не сомневаюсь, ты способен заморочить голову любой понравившейся тебе женщине деньгами и властью! — Она толкнула его еще раз. — Я не для тебя!
Он уже не был краснеющим шестнадцатилетним подростком. Поэтому поймал ее за руку, когда она отталкивала его, и рванул на себя, рассчитывая, что девушка окажется у него в объятьях. И он почти преуспел. Но она вовремя отстранилась, и он промахнулся с поцелуем. Его руки сжимали ее, и она холодным тоном, на который способна только женщина, заявила:
— Мне рассказать Симу, что вы принуждаете меня, капитан?
Красный Рыцарь отпустил ее. В тот момент он, казалось, ее ненавидел, и, скорее всего, это чувство было взаимным.
Она спешно удалялась, пересекая зал лазарета, а ему некуда было отступать, кроме крошечной комнатушки позади. Но, если посмотреть с другой стороны, она была пуста, а это то, что требовалось. Возможно, больше чем когда–либо в жизни, ему сейчас хотелось побыть одному.
