Конюх испуганно перекрестился:
– О господи, экие страсти удумали, ироды, бома
[175] их побери, коров клонировать… Вот у нас в колхозе корова жила… Доилась с хвоста, давала вёдер до ста. Доярки её к заплоту привалили да ишо пять лет доили. Потом зад отрубили да ишо десять лет доили… Клонировать… Верно, с коров-то и до баб и мужиков доберутся, и тех почнут клонировать… Ой, паря-а… конец света…
Конский Врач обречённо покачал головой:
– Шо ви говорите, шо ви говорите, господа конюхи?! Ох, далеко нам таки до Америки…
Конюх фыркнул:
– Далёко?.. Дак и ладно: видел я кина американские про ихну жись. А какая у их жись?! Что дом, то содом, что двор, то гомор, что улица, то блудница. Прости, Господи. – Конюх опять побожился. – Вот те и Америка…
Конский Врач, смеясь, пошёл вихлеватой походкой, а конюх тронулся следом, передразнивая походочку ветеринара.
– Фу ты, ну ты, ножки гнуты… Походочка, что в море лодочка…
* * *
Когда Конский Врач отчалил, бригадир вновь заиграл на гармони, а конюх, приплясывая, позвякивая уздой, снова зачастушил:
Растащили наш колхоз,
Кто за гриву, кто за хвост…
А теперя из Америки везут окорочка,
Больше их никто не купит,
Нашли Ваньку-дурачка…
Вы, девчата, не ходите
С демократами гулять —
Демократы вас научат
Мать-Россию продавать.
Когда гармонь стихла, конюх, сопревший и упавший на лавку, похвастался:
– Ловко на пару-то выходит. Артистов из телевизера заткнем за пояс… – Тут конюх смущённо отвел глаза. – Громобоюшко, а может, тово…
– Чего «тово»?
– А тово… может, Ильюша, и меня прихватишь на «Играй, гармонь!»… На пару и спляшем, и споём…
Бригадир засмеялся, озирая мелкого старичка от сыромятных ичиг до сплющенной кепки.
– А не рассыпешься, плясун? Ты бы, дед, лежал на печи да протирал кирпичи, а то «и спля-ашем и споё-ом»… Полёживал бы на печи, заливал баушке бухтины, Бухтин дак…
Конюх обиженно поджал губы, а потом колесом выгнул грудь:
– Да я, Илюха!.. Да я!.. Да я молодых троих перепою, перепляшу. Баушка не даст соврать… «Рассыпешься…» Обидел ты меня, Ильюша…
Бригадир покаянно погладил старого по плечу, но дед не унимался:
– О-ой, я, бывалочи, на Троицу рюмочку опрокину, дак и пою, и пляшу, пока не упаду. Силком с поляны уносили…
Бригадир согласно кивнул головой:
– Ладно, Мартемьян Иваныч, уговорил… Приходи на спевки… будем спеваться…
* * *
К правлению подплыла коза Ада; за Адой козёл Борька брёл блатной походочкой и с магнитофончиком, откуда хрипела блатная песенка:
На Дерибасовской открылася пивная,
Там собиралася компания блатная,
Там были девочки Маруся, Роза, Рая,
И с ними вместе Яшка Шмаровоз…
Там били девочек Марусю, Розу, Раю,
И бил их лично Яшка Шмаровоз…
Коза Ада, не удержавшись, стала приплясывать.
Бригадир, отложив гармонь, крикнул:
– Эй ты, Обалдуй, выруби тарахтелку!..
Козёл Борька, усмехнувшись, выключил магнитофон.
Конюх горестно покачал старой головой:
– Пошто путних-то песен не стало?! Чтоб по-божеськи, по-руськи. Соромщину базлают.
Бригадир пояснил деду:
– Дак чо уж, паря, даёт мирово сообчество, то и горланят.
Коза Ада скосоротилась:
– Лохи… Чучела замшелые… Отстали от жизни.
Когда Борис Обалдуй с Адой отошли за палисадник и закурили, конюх, кивнув на Борьку, припомнил:
– Вот, Ильюша, у козла Борьки ране жизнь была, не жизнь, паря, малина: кормили от пуза, в козьей стаюшке краше, чем у домовитой бабы…
– Дак с его же, дед, столь шерсти начёсывали!.. Бабы едва поспевали прясть.
– Во-во…
– А девать некуда, дак возами в Англию возили… В сани або в телеги возы наметам, брезентишком укроем и… в Англию…
– Во-во, Ильюха, не токмо Ботала, вся Англия в козьих варьгах да козьих чулках ходила. А шерсть откуль?.. Отсуль, из Боталы, от Обалдуя… А как о ту пору козёл ишо не пил и не курил, и харчи были ладные, дак у его, паря, денно и нощно шерсть росла. Сёдни бабы, скажем, остригли, назавтра, глядишь, опять зарос по самые рога…
– Да чо ты мне, дед, толкуешь?! Я чо, в Америке жил?! Я чо, козла Борьку не знаю?! Знаю… Помнишь, дед, какое племя от Борьки шло?..
– Коли не пил да не курил, дак и козлята, адали
[176] поросята…
– Шерстяные, племенные. Помнишь, дед, на коней меняли козлов и коз?
– Да ишо и, паря, торговались. Помнишь, Ильюха, ловкачи же норовили старого коня абы древнюю кобылу всучить за козу або козла? А за Борьку, помнишь, трактор сулили, но мы отказались? Борька же не козёл – шерстяная фабрика… А сколь в Англию козлят спровадили. Старики поговаривают, дескать, в Англии сплошь козлы из Боталы…
– Вот Борьке и уваженье от колхозу: в партию приняли, Доской почёта наградили…
– Дак, Илюша, козёл и по сю пору на «доске» красуется… Так шепетко
[177] на карточке вышел, адали, паря, живой… Это уж после коза Дереза в его втрескалась по самые рога, умыкнула карточку с Доски почёта да в козьей стаюшке и повесила…
– Пошто?.. Обалдуй и поныне на Доске… висит.
– Дак это, Ильюша, уже другая карточка.
– И чо с козлом подеялось?..
– Дак чо подеялось?! Как Бухало очеловечил козла, да недочеловечил, вот он и не пришей кобыле хвост… У Конского Врача днюет и ночует. А тот разве добру научит?! Срамные картины глядят на пару… Конский Врач-то и научил козла водку пить …Бухло же… и махру смолить.
– Да-а, хана Борьке козлу…
– И козу Дерезу кинул, изменщик коварный, – пожалел конюх тихую козу. – Коли ветер в поле, дак и маруху дачную завёл…
– В колхоз сманил… Демократка ишо та, пробу негде ставить…
– Да-а, Ильюша, сполюбил красавицу, на всю округу славится… Блудня…
Коза Ада, краем уха услыхав про себя, весело заблеяла:
– А тебя, дед Бухтин, завидки берут. Хоча есть, а мочи нету…
Конюх отмахнулся:
