Он бьет с обеих рук, и в мою сторону устремляются две извилистые, ломаные линии – голубая и ослепительно-белая. Словно живые, они меняют направление, куда бы я ни отвернул. Верчусь в черном беззвездном небе, пытаясь не дать одной из них проткнуть себя, а другой – перерезать. В надежде, что достаточно занял меня этой пляской в вышине, Ля Мюрэн выстреливает в меня светящейся сетью. Знакомая штука, совсем не похожая на оружие святош: попадусь в нее – начнет сжиматься и будет давить со всех сторон до тех пор, пока не сплющит мои кости и мышцы в шарик размером с сушеную черешню. Уж это точно не из арсенала светлячков третьего уровня, это магия Высших! Ускоряюсь, вновь на лету принимаю человеческий облик, срываю с себя все еще мокрый плащ, швыряю за спину. Сзади шипит и вспыхивает. Ногтем отковыриваю камень в перстне и просыпаю сверху сизый порошок. Спасибо тебе, мой старый друг! Порошок напитывается туманом первого слоя, небольшое поначалу облачко растет и густеет, а затем накрывает Светлого.
Не успеваю перекинуться обратно, падаю с высоты, ломаю левую руку, ударяюсь головой. Вижу, как прямо надо мной парит ловчая сеть. Подхватываюсь, мчусь к разросшемуся облаку, в центре которого кричит живое существо. Еда! Пища! Внезапно из густых клубов вырывается ослепительный луч и бьет меня в грудь, отшвыривая на добрую дюжину шагов. Принявшая на себя этот удар «кираса» обжигает меня лютым холодом, а затем осыпается на землю призрачными черепками. Левой руке снова достается, но регенерация уже идет полным ходом. Выпускаю клыки и когти – и снова бросаюсь в облако. Оно пожирает не тело, оно пожирает Свет. Во мне Света нет ни капли, я не-живое воплощение Тьмы. Зато из Ля Мюрэна туман сейчас по крупице выедает то, адептом чего он является. Определяю, в каком месте облако гуще, и наотмашь бью правой с выпущенными когтями. Попадаю, с наслаждением слушаю вопль, а затем и сам захожусь в жутком крике – мой невидимый в клубящемся хаосе враг сумел поднять Клинок и воткнуть мне в плечо. Если бы облако не вытянуло из Клинка две трети Света – я бы даже пикнуть не успел.
Отскакиваю назад. Плохо, очень плохо. Рана дымится и расширяется быстрее, чем ткани успевают регенерировать. Боже, как холодно! Жидкий лед растекается от плеча по всему телу, волосы встают дыбом. Трачу все ресурсы, чтобы кое-как стянуть рваные края.
Я израсходовал самые мощные амулеты, я потратил дикое количество сил, но мой противник все еще не был побежден. Используя «щит мага» как таран, он ударяет раз, другой, третий – и расчищает себе путь наружу. Шатаясь, выходит из облака. Выглядит он ужасно: не только вся защита содрана с него, но и часть одежды, и даже кожа на лбу и скулах. Удар когтями пришелся ему в затылок и шею, кровь течет ручьем, и ее запах сводит меня с ума. Самое слабое место у вампиров – это обоняние. Стоит из раны брызнуть крови, мы буквально теряем рассудок. Если сил еще достаточно, мы совершаем последний бросок и буквально разрываем соперника. Если сил уже нет, в этот момент мы запросто можем поменяться ролями с жертвой. Я слишком давно не питался по-настоящему! Я слишком потратился на перелет в Англию и обратно, я почти без остатка выложился в этом бою!
Но все-таки я соображал достаточно, чтобы не забывать об осторожности. Мы стояли и смотрели друг на друга, понимая, что оба истощены до предела. Мы стояли и смотрели друг на друга, понимая, что у каждого может быть в запасе последнее средство.
Взгляд Ля Мюрэна не выражал ничего. Только Светлые умеют так глядеть: непоколебимая уверенность в своей правоте лишает их лица эмоций. Ждет ли их победа или смерть, в глазах не будет ни сомнений, ни неопределенности, ни страха, ни торжества.
Я покачал головой, и, вероятно, только это спасло меня: я едва-едва успел вывернуться из-под ловчей сети. Мерзавец! Заставил меня играть в гляделки, прекрасно видя, как сеть опускается мне на голову! Убрав клыки и когти, я вынул из ножен шпагу. Кивнув, он повторил мое движение, встал в позицию.
Нет, Ля Мюрэн, ты ошибся. Я не намерен фехтовать с тобой. Я собираюсь закончить нашу дуэль.
Всего один скользящий шаг, его шпага не успевает переместиться, зато мой клинок по самую рукоятку входит в его грудь. Ему не хватает сил даже вскрикнуть, он просто выдыхает и падает навзничь. Глаза на мгновение закрываются, затем он с трудом снова поднимает веки.
– Я убит?
– По всей видимости, да, месье дозорный. Тьма свидетель – я не хотел для вас такой судьбы. Вы сами напросились.
– Мра-азь! – кривится в горькой усмешке рот.
– Ну хоть в свой смертный час соблаговолили бы вести себя достойно, сударь! – морщусь я. – Лучше скажите, нет ли у вас каких-нибудь распоряжений? Должен ли я кого-нибудь оповестить о вашей кончине? Передать какие-то слова?
Закусывает губу, отворачивается и молчит.
– Следует ли мне позаботиться о ком-нибудь, кого вы оставляете на этом свете?
Молчит.
– Вероятно, вы так и не скажете мне, за какие такие заслуги я удостоился чести стать вашим врагом?
Молчит.
– Ну что ж, милостивый государь, как вам будет угодно…
Салютую ему окровавленной шпагой и, шатаясь от слабости, иду прочь, в сторону Фонтенбло. Даже через сотню шагов я ощущаю запах его крови, и это все еще запах крови живого человека. Живого Иного. С трудом сажусь на лошадь, пеняю, что она пропустила такой замечательный бой, оглядываюсь на скрытую во мраке вековую сосну и пожимаю плечами.
Может, и выкарабкается. Раз до сих пор не сдох. Не добивать же, право слово…
Вместо эпилога
Затаив дыхание, мэтр Мишель протянул щедрому господину счет. В список было внесено ощутимо больше продуктов, чем на самом деле употребили постояльцы, однако гостили они в «Лилии и кресте» целых три месяца – возможно ли упомнить количество паштета, окороков и куропаток, съеденных за этот срок? А ведь мэтр Мишель ни разу за все время не заикнулся об оплате комнат, хотя сначала разговор шел о неделях, а не о месяцах. Так что он считал, что вполне заслужил надбавку – и за терпение, и за молчание (он до сих пор никому не разболтал о странных пристрастиях господина и госпожи к крови убитых животных!).
Хозяин гостиницы напрасно переживал: де Бреку не стал вчитываться в список. Ему и по исходящему от счета эмоциональному фону было ясно, сколько лишнего туда включено. Однако спорить барон не собирался. Хозяин мог ему еще пригодиться, и не раз, так стоит ли портить такие замечательные отношения?
– В этом кошельке ровно сто пистолей, любезный мэтр Мишель, – произнес тощий дворянин, выкладывая на стол расшитый золотыми нитями увесистый мешочек. – В будущем мне будет приятно посетить ваше заведение вновь.
– О, мой добрый господин! – низко склонился обрадованный хозяин. – Я буду счастлив видеть вас снова! Мы все будем счастливы! Прикажете собрать вам в дорогу еды? Может быть, прихватите пару бутылок бургундского, чтобы промочить горло в пути?
Бургундское… Как было бы замечательно отметить окончание этого дела в фамильных владениях! Как уместно было бы выпить с друзьями самого лучшего вина! И как же жаль, что для вампиров оно – будто яд.
