Ответ Руда больше подобает комментатору из крайне правых, чем представителю правительства США. Заместитель министра иностранных дел Кисляк ответил, что он согласен с тем, что российские и американские оценки угроз различаются. Он сказал, что Северная Корея не имеет производства МБР, не говоря уже об Иране. Чтобы достичь США, отметил он, любая ракета из обеих этих стран должна была бы пролететь по меньшей мере 8 тысяч километров. Мощности Ирана по производству жидкого и/или твердого топлива ограничены, и России стало бы известно, если бы Иран готовился расширить исследования. Он согласился, что заявления иранского президента Ахмадинеджада неприемлемы, но задал риторический вопрос, отражают ли подобные заявления возможности страны [07MOSCOW1877_a].
Это последнее утверждение в особенности трудно опровергнуть. В более поздней депеше «Американо-российские переговоры по ПРО. Часть 2: Оценка Габалы, иранской угрозы и возможностей РЛС в Чехии» возражения России описываются более подробно. Засекреченная в 2009 году послом в России Уильямом Бернсом, она гласит: «Что касается необходимости останавливать иранские ракеты в качестве причины размещения ПРО в Европе. По российским оценкам, США преувеличивают состояние НИОКР в Иране, технический уровень его ракето- и двигателестроения и возможности его ученых».
На самом деле, согласно депеше, русские возражали на само предположение со стороны Соединенных Штатов, что «Иран стратегически заинтересован в разработке МБР, причем [Владимир Веневцев из СВР (российской внешней разведки)] заключил, что это не входит в доктрину Ирана». Как изложено в депеше, Веневцев сказал: «Уровень сложности технологии северокорейских МБР для ракет большой дальности [которые она поставила Ирану] был преувеличен», как и список переданных Ирану [Россией] технологий». Веневцев заметил также: «США не сумели учесть ограничения на разработку системы “Шахаб-3”, вызванную недостатком оборудования для испытательного полигона, причем Россия утверждает, что “Шахаб” — это просто [северокорейская] “Нодонг”, но переименованная».
Далее Веневцев утверждал, что «Иран не использовал технического мастерства в процессе проектирования, а копировал другие системы; у него недостаточно инженеров, и у них недостаточная квалификация; и, следовательно, Иран по-прежнему зависит от двигателей из Северной Кореи». Затем «Веневцев заключил, что, принимая во внимание слабость иранской программы, США и Россия имеют возможность следить за разработкой и предпринимать совместные меры с течением времени» [07MOSCOW5106].
Возвращаясь к депеше 2007 года «Американо-российские переговоры по стратегической безопасности», заместитель министра иностранных дел Кисляк также «подчеркнул, что озабоченность России по поводу опасностей или ложной тревоги и возможных просчетов сохраняется»
{406}.
«[Правительство России] не предложило механизма, с помощью которого можно было бы адекватно отличать баллистические ракеты морского базирования с ядерными боеголовками от БРПЛ с обычными боеголовками. США не предложили никакой информации, которая сняла бы эту озабоченность. Руд согласился, что нам необходимо продолжать обсуждение этой проблемы, но подчеркнул, что риск неверной интерпретации враждебного запуска низок. [Заместитель помощника министра обороны Брайан] Грин объяснил, что число БРПЛ с обычными боеголовками будет ограничено, и указал, что можно ввести меры по укреплению доверия, которые уменьшили бы риск ошибок. СШАждут российского ответа на наш неофициальный документ по этому вопросу. [Генерал-лейтенант Евгений Бужинский, заместитель начальника Главного управления российского Министерства обороны по международному военному сотрудничеству]… подчеркнул возможность ошибки, учитывая ограниченное время, которое будет у русских на то, чтобы отреагировать, как только будет обнаружен запуск, и определенные особенности “автоматики” российской системы предупреждения о запусках» [07MOSCOW1877_a].
Распознавание запусков разных типов также играло центральную роль в переговорах по новому договору по СНВ. Однако вместо того, как отличить реальные цели от ложных, на этот раз русских заботило, как отличить ядерный запуск от обычного. Новый договор по СНВ — это замена Договора СНВ-1, действие которого истекло в 2009 году. Подписанный президентом Джорджем Г. У. Бушем и советским президентом Горбачевым в 1991 году, СНВ-1 был самым радикальным договором о контроле вооружений в истории. Для Соединенных Штатов он означал сокращение около 80 % ядерного арсенала, если считать от его пикового значения во время холодной войны
{407}.
После вступления в силу новый договор по СНВ сократил максимальное число развернутых американских и российских стратегических ядерных боезарядов до 1550 у каждой стороны (без учета неактивных боезарядов, находящихся на хранении). Но поскольку русские считали, что боезаряды ничего не значат без систем доставки, была реализована уникальная система для увеличения боезарядов, при которой каждый бомбардировщик считался за одну единицу, независимо от числа боезарядов, которые он несет.
В депеше «Продолжение переговоров по СНВ» ведущий переговорщик по новому договору по СНВ с американской стороны Роуз Э. Гетемюллер (помощник госсекретаря по контролю, верификации и соблюдению соглашений о вооружениях) пролила свет на спор о различении типов ударов, в ходе которого был принят метод сведения в таблицы числа боезарядов, и о том, как каждый пункт соотносится с другим. Представитель российского МИД Михаил Стрельцов «отметил, что в своем заявлении днем ранее
{408} госсекретарь США упоминала название нового договора как относящегося к стратегическим “ядерным” вооружениям. В этом контексте необходимо решить, следует ли в числе тем нового договора об СНВ рассматривать неядерные МБР и БРПЛ. Что должно учитываться? Боезаряды или “ядерные боезаряды”? В Совместном меморандуме, подписанном двумя президентами в Москве, напомнил он группе, относительно стратегических средств доставки и связанных с ними боезарядов нет привязки к “ядерным” боезарядам».
Между тем заместитель главы американской делегации доктор Тед Уорнер (представитель Министерства обороны США на переговорах по новому договору СНВ) «отметил, что с начала своих дискуссий американская и российская стороны значительно расходились во взглядах на то, как относиться к МБР и БРПЛ с обычными боезарядами. Российская сторона предложила запретить развертывание таких систем, в то время как американская сторона настаивала, что разрабатываемые и испытываемые исключительно для неядерных зарядов системы не должны быть предметом ограничений нового договора по СНВ».
В резюме в начале депеши Гетемюллер объясняет:
«Российская сторона обсуждала вопросы, связанные с правилами подсчета, но постоянно возвращалась к вопросу обычных боезарядов на МБР и БРПЛ. Посол Стрельцов произнес продолжительный комментарий о том, “что следует считать”, пытаясь продемонстрировать, что в американском подходе есть неясности и противоречия, утверждая, что ядерный и неядерный статус развернутых МБР и БРПЛ будет трудно определить. Кроме того, он спросил, как можно будет определить, ядерный боезаряд или обычный, после его запуска».
