Звонит рабочий сотовый. Эддисон вздрагивает и проверяет личный, хотя по мелодии понятно, что звонят по делу. Хмуро смотрит на дисплей.
– Привет, Инара.
– Эддисон? Вик еще с Данелли?
– Да. Что случилось?
– Мы с Блисс не приедем в этот уикенд, как планировали. – На заднем фоне слышны гудки машин, шум ветра – звуки города. Может, Инара на площадке пожарной лестницы или даже на крыше. В любом случае она не в помещении, и его ничуть не удивляет, что девушка не хочет говорить в присутствии соседок по комнате. – Я оставила сообщение на голосовой почте Хановериана, но он не торопится с ее проверкой, если нет второго звонка.
– Что-то случилось?
– Вроде того. У Блисс тот еще денек.
– Да пошла ты! – ворчит кто-то неподалеку от Инары. Брэндона так и подмывает спросить, чем тот еще денек отличается от других дней, но он сдерживается. Взрослеет. Или что там еще.
– Какая-то особенная причина?
– Да. Ее родители давят, хотят, чтобы приехала. Им не нравится, что она не готова.
Блисс не было дома почти два с половиной года. Через год после исчезновения вся семья переехала в Париж, где ее отцу предложили преподавательскую работу. Даже у тех девушек, чьи семьи никогда не теряли надежды, никогда не сдавались, возникали трудности с адаптацией, а как восстановить отношения с родными, которые уехали в другую страну?
– Они даже продолжают называть ее Челси, – продолжает через секунду Инара, и Эддисон снова слышит вдалеке проклятие, хотя и помягче.
– Но ведь это же ее имя, – напоминает он, руководствуясь чувством долга.
– Нет. Назови меня Майей – я и глазом не моргну, а назовешь Самирой – порежу на кусочки.
Эддисон невольно смеется, потому что знает – она не шутит, а говорит совершенно серьезно. Несколько лет она делала так, чтобы имя Самиры Грантайр не значило ничего, сделалось призраком маленькой девочки, брошенной задолго до того, как от нее отказались физически. Имя Инара она выбрала сама, Майю принимала, потому что его дал Садовник. Она хотела жить, и она слишком прагматична, чтобы споткнуться о такую вещь, как выживание. И пусть Майя – шрам, чернила на спине, но Самира – это рана, которая может зарасти только в том случае, если забыть и никогда не вспоминать.
Брэндон прокашливается, избавляясь от остатков смеха.
– Но она же, конечно, не хочет вечно оставаться Блисс?
– Не особенно. Считает пока, что это забавно. Однако список возможностей у нее есть.
– И что за варианты?
– Лично мне нравится Виктория, – сдержанно говорит Инара. – Думаю, Вику польстило бы, а?
Эддисон фыркает и, не выдержав, снова смеется. Да, Вику польстило бы, это точно, но не повеселило бы.
– Господи…
– В общем, Блисс чувствует себя хрупкой и уязвимой, а это значит, что ей не стоит находиться рядом с хрупкими людьми.
– Знаю, в отношении друг дружки у вас и ваших подруг есть свое, особенное понимание, кого можно считать хрупкими; но стоит ли в таком случае останавливаться у родственников?
– Нет, потому-то мы и собираемся заехать на пару дней в отель. Уже и на работе договорились, что не выйдем. Пусть шумит и бушует, и не чувствует себя виноватой перед теми, кто ни в чем не виноват.
– Не уверен, что мы такие уж невинные. Или хрупкие.
– Я про дочерей Вика. Блисс никогда не простит себе, что сделала им больно. – Говорит Инара негромко, вероятно, понижая голос, чтобы ее не слышала Блисс. – Знаю, девочки у него сильные. Мы обе это знаем. Но они невинны, несмотря на его работу, и это… это плохая идея.
– Что еще происходит? – спрашивает Эддисон.
Вопрос тянет за собой долгую паузу, заполняемую ветром и едва слышными проклятиями Блисс, но это нормально. Может, Брэндон и не самый терпеливый человек в Бюро, но он знает, когда нужно подождать ответа, который есть на другом конце линии.
Инара наконец отвечает; в голосе ее слышится боль, а слова выходят медленно, с неохотой.
– Я получила еще одно письмо от Десмонда.
– Письмо от… подожди, еще одно?
– Это – четвертое. Приходят на адрес ресторана, а обратный адрес – его юридическая контора. Наверное, это и объясняет, как он узнал, где я работаю.
– И что в письмах?
– Не знаю, я их не открывала. – Инара вздыхает. – Они все у меня, и я их вам передам. Хотела рассказать еще после первого, но тогда у Равенны случилась неприятность с матерью и у меня из головы вылетело. Потом пришло второе, и я снова собралась. Правда.
– Но ты привыкла держать все в секрете. – Эддисон даже гордится собой – как спокойно, нейтрально и беспристрастно это у него прозвучало. Возможно, даже с сочувственной ноткой.
– Третье я получила, когда в новостях сообщили о самоубийстве Амико.
– Ее ты называешь тем именем, которое она получила от родителей.
– Ее я, как и до́лжно, проводила в последний путь. – В ее подаче аргумент несет большее, чем, возможно, следовало бы, значение, но спорить с ней из-за этого он уж точно не намерен.
– И вот теперь четвертое.
– Конверты толстые. Судя по всему, кроме бумаг, там ничего нет. Но бумаг, похоже, много.
Не будь все настолько запутано, Десмонду Макинтошу не следовало бы контактировать с Инарой, потому что он – обвиняемый, а она – свидетель и жертва похищения, совершенного его отцом.
– Если я введу в курс дела наше нью-йоркское отделение, ты сможешь, прежде чем спрятаться в отеле, забросить нам письма от Десмонда?
Человек, которому не случилось станцевать с Инарой в комнате для допросов, наверное, и не заметил бы легкой заминки, предшествовавшей согласию.
– Если у вас еще нет определенного места, сходите на пляж, – предлагает Эддисон. – Туристов там нет – холодновато еще. Вреда не будет.
– Да?
– Место открытое, безграничный простор.
Инара задумчиво мурлычет, и Брэндон знает – она стремится постичь все грани мира, потому что Сад был ограничен, чист, ухожен, искусственен и содержался в образцовом порядке, а океан дик, неукротим и огромен настолько, что рядом с ним чувствуешь себя крохой. Он сам по себе. Там нет фасада, нет маски, нет блеска.
Он просто есть, и Эддисон думает, что Блисс не единственная, кто сможет найти там покой и умиротворение.
Хотя ни он сам, ни Блисс, ни Инара в этом потом не призна́ются.
– Я скажу Вику, что у вас изменились планы, – говорит Брэндон, давая ей возможность принять решение самой.
– Передай мне имя агента, к которому нужно будет обратиться. Его и спрошу.
Он мнется и не вешает трубку, хотя напрямую его это не касается.
