– Да, сэр! – выкрикнула я, прежде чем мое молчание позволит ему забыть обо мне. – Здесь хорошо жить.
Он вышел из ванной, заправляя рубашку в брюки как раз тогда, когда я повернулась к нему.
– Извините, – пробормотал он. – Не хотел заставлять вас ждать… Вы сказали, вас зовут Бонни?
– Именно так. Позвольте вас чем-нибудь угостить, хочу отблагодарить за потраченное на меня время.
– Нет, благодарю вас…
– Я совершеннейшим образом настаиваю, какая же это удача – познакомиться с кем-нибудь из Интерпола… Мой босс не говорил вам, что я собираюсь попытать там счастья?
– Нет, не говорил.
– По-моему, работа у вас невероятная, просто невероятная, прошу вас, пожалуйста, позвольте вас угостить.
Он устал, вымотался, пришел к себе в номер, желая побыть один.
Я была очаровательная, заинтересованная, бойкая и добродушная.
Я была хорошим обществом.
Я была тем, что, по-моему, он хотел во мне увидеть.
– Ну, хорошо, – произнес он. – Всего один бокальчик.
Я купила ему полпинты дорогого немецкого пива, а себе – бокал красного вина.
– У нас есть изображения ее лица с камер видеонаблюдения, взятые с десятка мест преступления, – задумчиво говорил он, а я сидела, подперев подбородок рукой, и согласно кивала. – Она не надевает маску – это часть ее почерка. Она выглядит, как богатая женщина, которая может заставить вас поверить, что действительно собирается купить кольцо с бриллиантом, вплоть до того момента, когда она вас ограбит. Никакого оружия. Никаких сообщников. Ее жертвы – отнюдь не дураки, кто-то должен был что-то заметить, поднять тревогу, но никто этого не сделал. Вы можете показывать кассирам видео, где они болтают с ней, иногда по часу без перерыва, а они все отрицают, глядя на экран, они все отрицают; это невозможно, они бы ее запомнили. Как она заставляет их все забыть? Может, люди просто слепы, может, мир разучился обращать внимание хоть на что-то. Извините, для вас это, наверное, жутко скучно.
– Вовсе нет. Мне очень интересно это дело.
Он устало улыбнулся – человек, изнуренный погоней за тенью.
– Я сам не уверен, что дело вообще существует, – задумчиво проговорил он, глядя куда-то вдаль. – Один прокол за другим.
Я крепко сжала свой бокал.
Чувство…
симпатии, желание успокоить, сказать, что все в порядке, вообще-то, дело не в вас, а во мне… чувство… вины?
Это и есть вина?
Я отвожу взгляд и понимаю, что мне трудно снова смотреть ему в глаза.
– Расскажите мне о ней, – прошу я. – Расскажите мне об этой воровке.
Он откинулся на спинку кресла, шумно выдохнул, повертел в руке бокал, затем допил пиво, поставил бокал на стол между нами и поглядел куда-то перед собой.
– Она самоуверенная. Иногда небрежна, хотя становится профессиональнее. Рискует, но ей, похоже, все равно. Капризная. Ее выбор целей не всегда включает огромные куши или легкие схемы; возможно, она злорадна? Может быть, амбициозна. В Милане, похоже, просто выдалась удачная возможность для преступления, а в Вене она погорела на передаче товара. Вероятно, с тягой к самоубийству. Жаждет внимания. Продает по большей части в файлообменной сети. Это абсурд: у нее должен быть перекупщик, курьеры, надежные связи. Когда я получу разрешение, то постараюсь вступить в торг и выманить ее. Я почти что взял ее в Вене, но мы нашли только драгоценности, а не ее. Обнаружили еще теплый кофе и синее пальто, украденные ценности в бумажном пакете, но сама она исчезла. Мы что, упустили ее? Проглядели ее, что ли?
Я не смела моргнуть, чтобы это мгновение не исчезло навсегда.
– А вы давно занимаетесь ее разработкой? – спросила я, едва дыша, выдавливая изо рта слова и мысленно повторяя их по-французски, по-немецки, по-китайски, по-испански, по-португальски, давай, ну, давай же!
– Думаю… года три. Мы не столько расследуем, сколько координируем. Повторяющийся почерк в разных странах, объявлен красный уровень опасности, я ввязался в эти дела и… напрочь застрял…
– Возможно, на этот раз…
– Нет, – оборвал он меня, тихо, покачиванием головы, пожатием плеч. – Нет, не думаю.
Между нами повисло молчание.
Я несколько секунд наслаждалась им, впитывая его кожей.
– Почему вы стали полицейским? – спросила я наконец.
– А вы? – ответил он вопросом на вопрос, быстро, с улыбкой, с силой отбив мне мяч.
– По-моему, мы делаем мир лучше.
– Неужели? – Он слегка рассмеялся, затем покачал головой, поднял руки, как бы говоря: извините, извините, ну, конечно же.
– К тому же, – добавила я, криво улыбнувшись и опустив голову, – у меня отец был полисменом.
– Вот это больше похоже на правду.
– А вы?
Он медленно вдохнул, потом втянул губы в рот, снова их вытянул вместе с выдохом.
– Я ненавижу наглость.
– И только-то?
– Закон – великий уравнитель. Мы все должны соблюдать закон, действовать в рамках определенных правил. Отвергать это… очень нагло, вы не находите?
– Полагаю, что да, однако я ожидала…
Он приподнял брови, обхватив ладонями пустой бокал.
– …Чего-то еще, – неуверенно предложила я.
Снова молчание, взгляды в разные стороны, словно извиняемся за то, что не сказали. Потом я спросила:
– Вы… считаете, что рано или поздно поймаете воровку, которую разыскиваете?
Он поднял взгляд к потолку, услышав старый вопрос, который до этого задавал себе много раз.
– Не знаю, – наконец ответил он. – Иногда мне кажется, что… нет. Временами мне так кажется. Иногда ловишь себя на мысли, что вполне нормально, если все закончится провалом.
Я было открыла рот, чтобы сказать что-то, что могла произнести Бонни, вроде того, что нет, все нормально, вы просто класс, не надо…
Я замешкалась, слова не шли, а когда они сложились, было уже поздно.
Молчание.
– Извините, – начал он, словно прося прощения за честность, разочарованность в жизни, в работе, в самом себе. – Извините.
– Нет, не надо извинений.
Молчание.
– Когда у вас обратный рейс? – негромко спросила я, глядя в свой бокал.
– Послезавтра. Они хотели, чтобы я тут побыл подольше, проявляя заинтересованность.
– А вы чего хотите?
– Чтобы дело закрылось. Возможно, стоит здесь задержаться. Может, мы что-то и найдем.
– Я слышала о фотографии, ну, женщины в парке…
– Она пришла с анонимного электронного адреса. Добропорядочные граждане не присылают нам фото международных воров, не оставив своих координат.
