Я улыбнулась и кивнула, ничего не сказав в ответ.
Когда я уходила, он лучезарно улыбался мне, словно старый друг, с радостью убедившийся, что время не нарушило нашу связь.
Глава 46
Еще один прием, еще один день. Собрание ста шести, элиты, совершенных. Я стащила нагрудный бейджик у кого-то из обслуги, надела черные туфли, черную юбку, черную блузку и белые перчатки и вошла в зал с подносом сасими, приправленных измельченными чайными листьями, как раз в то время, когда прием близился к разгару.
Собрались только совершенные, они так непринужденно болтали, так громко смеялись, так мудро высказывались.
Они брали с подноса угощение, сотворенное поваром, специально для этого доставленным спецрейсом, каждый кусочек отмечен числом калорий и витаминной схемой.
«Совершенство» знает, что вы едите! – гласила карточка на моем подносе.
Я дождалась, пока угощение разберут, затем отправилась в туалет, заперлась в кабинке и переоделась. Платье от… кого-то… я уже перестала разбираться. Туфли от… кого-то еще. Мне пришлось стащить шесть кредитных карточек и снять с них как можно больше наличных, прежде чем счета заблокировали, но даже при этом модные тренды почти истощили мой бюджет.
«Совершенство» – не для бедных.
Я снова вошла в зал, красивая женщина, которая была там с самого начала. Я пила шампанское, ела сасими, согласно кивала во время разговоров о моде, кино, технологиях и власти, подобным образом прокладывая путь к своей главной цели.
Вот она – стоит там же, где и всегда: Филипа за спиной брата. Ее серебряный браслет, математическая загадка, воплощенная в металле, по-прежнему у меня на запястье. Я не снимала его с тех пор, как она мне его подарила. Я посмотрела и увидела, что, как и я, она была несовершенной. Единственная несовершенная женщина в зале, хотя она изо всех сил пыталась соответствовать. Ее улыбка не ослепляла, а прическа не была волосок к волоску. Маникюр на руках – так себе, а платье – вот ведь кошмар – то же самое, что и в прошлый раз, к тому же уже не в тренде. Более того, что-то еще, что я уже видела раньше.
Печаль в глазах, печаль в уголках губ, плотно сжатых, когда она глядела на людей в зале.
Нельзя быть печальным и совершенным одновременно.
Я протиснулась поближе к ней и молча наблюдала, как передо мной нескончаемой чередой проплывают совершенные люди, живущие совершенной жизнью, прежде чем заговорила.
– Все мысли представляют собой обратную связь и ассоциации, – сказала я, и она подняла взгляд, хотя головы в мою сторону не повернула. – Социальные стрессы порождают психологическую тревогу. Физический аспект усиливает социальный. После очень малого количества циклов мы можем начать впадать в стойкие заблуждения. Что мы боимся людей. Что мы никчемны. Мы с вами могли бы стать совершенными, если бы только смогли обуздать слабейшую часть самих себя – свои мысли. Вы не согласны с этим, доктор Перейра-Конрой?
Ее глаза обратились на меня, и мне показалось, что я заметила навернувшиеся в них слезы.
– Да, – ответила она наконец. – Согласна.
– У вас нет «Совершенства», – добавила я.
Она ответила, не раздумывая, по-прежнему внимательно изучая меня взглядом:
– Нет.
– Принадлежа к Клубу ста шести, можно получать процедуры. Какова их цель?
– Они делают вас счастливой.
– Совершенной?
– Лучше.
– Определите это «лучше».
Ее губы сжались и напряглись, взгляд метнулся к брату, лениво с кем-то болтавшему.
– Умнее? Проницательнее? Мудрее? – предположила я. – Уверенной. Амбициозной. Сексуальной. Чувственной. Точно такой, как в Голливуде.
Ее взгляд снова вернулся ко мне, она слегка наклонила голову.
– Я создаю технологии, – наконец выдохнула она. – Мой брат задал параметры того, чего они должны достичь.
Теперь я смотрела на него. Рэйф Перейра-Конрой: спина прямая, улыбка широкая, жмет руку кому-то незнакомому. Гладкий, как мельничный пруд, твердый, как мрамор, яркий, как лунный свет в беззвездном небе.
– И как все это работает? – спросила я.
Она заговорила быстро, глядя перед собой, словно наблюдала видимое лишь ей одной:
– Высокоскоростное усиленное научение. Нейропластичность – ваш главный козырь. Позитивные ценности превозносятся. Позитивные модели поведения усиливаются. Допамин впрыскивается при стимуляции позитивных действий. Электрическая стимуляция активирует аксоновые окончания. Визуальная и слуховая поддержка. На ранних стадиях тестирования мы вводили электроды в самые мозговые центры. Все мысли представляют собой обратную связь и ассоциации, социальные стрессы порождают психологическую тревогу, страх, ужас, активность потовых желез, расширение капилляров, колебания кровяного давления, изменения дыхательного ритма…
Я положила ладонь ей на руку, останавливая ее. Ее взгляд быстро метнулся на меня. Она повернулось ко мне, задыхаясь, замолчала, заставила себя притормозить, с легким содроганием выдохнула, полуприкрыла глаза. Затем, уже медленнее, продолжила:
– Новое упрочение. Идеалы успеха усиливаются постоянно повторяющимся формированием и восприятием этих идеалов. Я достигну успеха. Я уже успешен. Я могу достигнуть успеха. Я счастлив. Я счастлив. Я счастлив. Мы вводим электроды в человеческий мозг и повторяем этот цикл, пока идеал не становится истиной.
Филипа сделала паузу. Я по-прежнему держала ее за руку, сильно сжав ее. Филипа чуть покачнулась. На какое-то мгновение мне показалось, что она вот-вот упадет, выдохшись в монологе. Затем она снова вздохнула и произнесла:
– Я разработала процедуры, чтобы сделать людей лучше. Мне казалось, что я могу использовать их, чтобы стать храброй. Но люди не хотят быть храбрыми, говорит Рэйф. Люди хотят быть совершенными. Именно на это они сейчас и нацелены, все эти процедуры. Они стирают вашу душу и делают вас кем-то новым.
Она закрыла глаза, наконец, выдохнула, снова их открыла и, кажется, увидела меня впервые.
– Наверное, это очень тяжело, – в конце концов сказала я, – видеть, как ваши идеи превратились в нечто чудовищное.
– Да, – ответила она, по-прежнему не поворачивая головы, чтобы не встретиться со мной взглядом, – тяжело.
Мы немного постояли рядом, молча, всеми игнорируемые, не стоящие внимания зала. Потом она взяла меня за руку, слишком сильно сдавив ее, заметила браслет у меня на запястье, вцепилась в меня еще сильнее, так, что пальцами могла бы достать до кости, и прошептала мне на ухо, только мне:
– Это вы? Вы та, которую мы все забываем?
Я резко вырвала руку, чуть пошатнувшись, высвободилась и пристально поглядела ей в глаза. Я не заметила в них враждебности, одно лишь любопытство, восторженное и восхищенное.
