– Оттого, что я старею. У меня прекрасная память, но тонкие нюансы можно уловить при втором или третьем прослушивании.
– А как вы меня узнали?
– У меня есть ваше фото.
– Этого… обычно недостаточно.
– Я часами вглядывалась в него, но как бы напряженно ни присматривалась, не могла вас запомнить. Поэтому я запоминала слова. Я разработала мнемотехнику для схватывания вашего описания, и запомнила процесс запоминания. Пол, рост, возраст, цвет волос и прическа, цвет глаз, одежда – просто слова, бесполезные без лица, но в данном случае, возможно, достаточные. Вы не используете гипноз? – недоверчиво спросила она.
– Нет.
– Вы меня чем-нибудь опоили?
– Нет. Вы видели меня, – ответила я. – А потом забыли.
– Как?!
– Я же сказала: просто так получается.
– Это невозможно.
Она перевела взгляд на двух стоявших у меня за спиной туристов.
– Вы помните, как я закрывала глаза? Вы помните, что эта женщина стояла здесь? – спросила она.
– Да, мэм, – ответила женщина.
– Да, мэм, – произнес мужчина.
В их английском слышался какой-то легкий выговор, возможно, американский.
– Они находились со мной в физическом контакте, – объяснила я. – Глаза у них были открыты, и я не исчезла из их кратковременной памяти. Люди забывают лишь тогда, когда заканчивается разговор. Вы тоже забудете этот момент, хотя у вас и останутся записи.
Она медленно кивнула. Вопросы за вопросами, и ни один из них не представлялся точным. Мы стояли минуту, затем две. Теперь две минуты превращаются в три, затем в четыре, и я понимаю, что Байрон считает. Она медленно считает с шестидесяти до одного, а потом снова так же, используя ритм чисел для упорядочения своих мыслей, для подавления шквала гипотез, всех этих «вероятно» и «может быть», невозможного и допустимого, доказанного и необъяснимого, сводя мысли в точку лишь к данному моменту и тому, что должно произойти. От понимания этого у меня в глотке вспыхнул смешок, который я успела подавить, прежде чем он вырвался, и мы продолжали ждать.
Шестьдесят и еще шестьдесят. Затем, как будто время – ничто, как будто ветер не дул, и настоящее не сделалось прошлым, она подняла на меня взгляд и незатейливо спросила:
– Если я попрошу вас отправиться со мной, вы согласитесь?
– Наверное, нет.
– Я не причиню вам зла.
– Вы можете и не вспомнить этого своего обещания.
– Прошу вас, поедемте со мной.
– Нет. Рано или поздно вам захочется спать, а когда вы уснете, вы все забудете.
– Я запомнила наши разговоры в онлайне.
– Я оставляю запоминающиеся свидетельства. Вы запомните чтение написанных мною слов – исчезают лишь мое лицо и мои действия.
– Значит, я забуду этот разговор, но если вы его расшифруете и перешлете мне электронной почтой, я его запомню?
– Вы запомните расшифровку – это разные вещи.
– Вам нужны процедуры.
– Да.
– Тогда, как вы говорите, у вас два варианта: или отправиться к Филипе и позволить ей стереть вашу душу, или остаться со мной.
Моря размывали сушу. Вулканы вздымались из центра земли, расплавленный базальт превращался в камень, оседал пепел, мир вращался. Луна прибывала и убывала, прибывала и убывала, замедлялась на своей орбите и уплывала в космос. Солнце расширялось и краснело, могилы усопших превращались в ископаемые окаменелости.
– Есть хочется, – ответила я. – Вы случайно не знаете, здесь где-нибудь продают сандвичи?
Глава 59
Ее помощникам удалось раздобыть где-то внедорожник и подогнать его по грунтовой дороге к небольшому дворику за пещерой на вершине холма. С обочины дороги можно было почти разглядеть море, полоску чуть посерее у самой линии горизонта. Внизу под порывами ветра колыхался лес, вверху неслись тучи, спеша куда-то на восток, оставляя за собой тонкие рваные завитки.
В салоне машины пахло какой-то химией, которую используют прокатные компании. На спинке каждого сиденья красовалась моя увеличенная фотография с надписью одним и тем же твердым почерком, гласившей: Она – это _why.
Водитель, мужчина в бейсболке и больших круглых темных очках, ждал у автомобиля, держа зажженную сигарету двумя пожелтевшими пальцами. На его тощей груди под порывами ветра колыхалась футболка с символикой клуба «Манчестер юнайтед». При нашем появлении он выбросил окурок, молча кивнул и запрыгнул на водительское место. Я устроилась сзади, между Байрон и женщиной, и ничего не сказала.
Мы ехали молча, пока у водителя не зазвонил телефон, и он раздраженно ответил, прижав его подбородком. Звонила его мама узнать, все ли у него хорошо. Да, все хорошо, конечно, у него всегда все в порядке. Ну, это она уже слышала… Мама, я на работе… Ну, конечно же, сыночек, я просто хотела тебе сказать…
Водитель сбросил вызов. Мы снова ехали молча, Байрон не спускала с меня глаз.
В какой-то момент сидевший впереди мужчина отвел взгляд, зачарованный видом окружавшего нас леса, а когда оглянулся, то ахнул, увидев меня. Его напарница резко посмотрела ему в лицо, а он что-то пробормотал по-корейски о правде и памяти – больше я не разобрала.
Затем женщина прищурилась и посмотрела в сторону, возможно, намереваясь отвлечься самое большее на минуту, но забыла, что специально переключила внимание, так что когда она оглянулась пять минут спустя, у нее перехватило дыхание, и она вцепилась в ручку над дверью, уставившись на меня, словно боялась, что вылетит с сиденья.
Потом она перекрестилась.
Перепись населения в Южной Корее в 2005 году: двадцать два процента буддистов, двадцать восемь процентов протестантов и католиков. Однако в демографическую методику вкралась ошибка: никого не спрашивали, относятся ли они к конфуцианцам, поклоняются ли своим предкам или же ищут истину у шаманов. В этом уголке мира совершенно нормально молиться и Иисусу, и Гуаньинь, являющимся, возможно, проявлениями одной и той же сущности, только в различной форме.
Я без улыбки взглянула на Байрон, которая ничего не сказала. Она не сводила с меня глаз, тем самым не позволяя себе разрушить уверенность в моем присутствии.
У стоявшей на шоссе станции техобслуживания мы остановились, чтобы перекусить гамбургерами. Сандвичей мы не нашли, а сами гамбургеры оказались горячим компромиссом между биг-маками и пибимпапами, но все же это была хоть какая-то еда. Байрон ела молча, пока мы ехали, и лишь когда подчистила все до крошки, а я почти слизала с пальцев острый соус, она спросила:
– Чем вы живете?
– Ворую, – ответила я. – Я первоклассная воровка.
Казалось, на этом все ее вопросы исчерпались.
