– Я не расист, а просто с вами полемизирую, я не расист, назовете меня расистом – я на вас в суд подам…
Виды шифров: шифр Цезаря, моноалфавитный, полиалфавитный, шифр с однобитовым ключом, одноразовый шифровальный блокнот, книжный шифр, шифрование с помощью «решета Эратосфена», протокол защищенных сокетов, и т. д.
Из всех шифров, которыми, по всей вероятности, могла пользоваться Байрон, наиболее подходящим представлялся полиалфавитный с кодовым словом. Им медленно писать, его медленно читать, но скорость можно набрать в процессе постоянного использования, а если известно кодовое слово, то компьютер взломает его за несколько секунд.
Без кодового слова частотный анализ займет много времени, однако Байрон написала много материала и, к моему счастью, не удосужилась разбить слова на пяти– или шестибуквенные блоки, и к тому же сохранила грамматику и пробелы, например: bwuwm, xi sw ehtjaur pjcfv xdlmcknbn sfvcey adbam.
Нет такой загадки, которую бы не разрешил пытливый человеческий ум.
Я искала повторения словарных моделей: xi, sw – Он? На? Imd, wix – она? Его? Искала повторение четырехбуквенных слов, охотясь за словом «Хоуп», но в итоге вместо этого наткнулась на повтор одного трехбуквенного слова uxl и решила, что это Why. Вычеркивание Why как uxl в алфавитном квадрате дало мне буквенную комбинацию «сво». С другим трехбуквенным сочетанием, glq, я проделала ту же операцию и получила комбинацию «бод». На древнем компьютере, стоявшем в вестибюле мотеля, я напечатала взятое за образец предложение из дневника Байрон с кодовым словом «свобода» и через мгновение увидела появившийся на экране простой текст.
То, что я делаю, безнравственно, гласил он, но на благо человечества.
– Компьютер стоит два доллара в час, – сказал мне менеджер с ведром в руке и со шваброй через плечо.
Я подсунула под клавиатуру десять долларов и продолжила печатать.
В Америке довольно мало публичных библиотек, так что в итоге мне приходится воспользоваться принтером в местной ремонтной мастерской, которая по совместительству торгует пивом, молоком, туалетными принадлежностями, плюшевыми игрушками и оружием. Распечатать страницу стоит доллар, но кому какое дело, и расшифрованные куски дневника Байрон падают мне в руки.
Я заперлась в своем номере мотеля, обложилась бумагами и приглушила телевизор, а парочка за стеной все цапалась и цапалась – как всегда.
«Я больше так не могу! – визжит он. – Не могу так больше! Я же хотел стать банкиром!»
– Теперь в Англии есть города, целые города, полностью исламские, где действуют законы шариата, – объяснял эксперт в новостях, а ведущий выглядел потрясенным, сраженным наповал: как такое могло случиться, как ислам смог распространиться так далеко и широко?
– Есть, конечно же, добропорядочные мусульмане, однако сама вера, религия…
Переключаю канал.
Мои действия чудовищны, и я не стану искать им морального оправдания. Я ведома историей, – писала Байрон. – Оливер Кромвель казнил короля, Французскую революцию подвигал террор. Крепостные получили свободу, и родилась демократия. Ленин развязал гражданскую войну, а союзники дотла разбомбили Дрезден. История полна омерзительных деяний и странных поворотов.
Я боюсь Уай. Хоуп – ее зовут Хоуп, но я помню ее как Уай. Но почему же? Я припоминаю разговоры с некой фигурой по имени Уай, а ее дар, как мне представляется, не распространяется на компьютеры. У меня есть данные, которые помнят ее, в то время как я – нет. И неверно было бы сказать, что я боюсь ЕЕ – я не помню ее, чтобы бояться. Меня пугает само понятие о ней. О женщине, которую я не могу запомнить. Но это же глупо. Мое воображение резво разыгрывается с проблемами прошлого и возможностями будущего, но лишь сейчас, только когда я воспринимаю ее, вопрос становится реальным. Она делается реальной через восприятие, сам мир делается реальным через восприятие настоящего момента, данного мгновения, и это единственное, чему я могу позволить быть значимым.
Она свободна, и сама того не знает. Она – богиня, глядящая на мир из-за пределов мира. Ее дар прекрасен. То, что я с ней делаю, – омерзительно, однако делаю и по ее собственной просьбе, и по необходимости. Базовая структура внешне выглядит превосходно, ее создание прошло успешно. Если мы сможем имплантировать пусковую схему в Уай, то сможем имплантировать ее кому и где угодно.
Она безупречна, она есть просвещенность.
Как-то ночью я крепко спала, но мой дневник оказался нетронутым, а ты сказала, что потеряла телефон, который я тебе дала.
В моих кошмарах ты – все люди сразу, а я одна в мире, когда ты надо мной смеешься.
Слово, написанное простым текстом, запрятанное в тетради так далеко, что я его почти пропустила.
Хоуп? Если ты это читаешь – возможно, уже прочла – то знай, что это тебе нужны были процедуры. Ты согласилась на все. Я выделила программирование Филипы из системы. Ты не пожелаешь стать красивой, ты не сделаешься амбициозной, не превратишься в дармоедку, в куклу, в совершенную женщину. Я не убью твою душу. Но с каждым днем, когда ты сидишь в кресле, мы приближаемся к разгадке всей работы Филипы и твоего мозга.
И тут же сразу шифром:
Нам нельзя полуночных гуляний…
Ужас, одиночество в ночи. Я заперлась в номере мотеля, присела с новым мобильным телефоном в руке, сосчитала от ста до одного, сдвинулась на край кровати, скрестив ноги, и поискала текст стихотворения «Нам нельзя полуночных гуляний продолжать в час всеобщего сна…» лорда Гордона Байрона (1788–1842).
Нам нельзя полуночных гуляний
Продолжать в час всеобщего сна,
Хотя сердце ждет тех же свиданий,
И луна, как и прежде, ясна.
От клинка протираются ножны,
От страстей разрывается грудь;
Нужен сердцу покой невозможный,
Да должна и любовь отдохнуть.
И хотя ночь создана для лобзаний,
Тех лобзаний, что дню не видать,
Мы с тобой полуночных гуляний,
Милый друг, не должны продолжать
[8].
Я читала слова и дочитала стихотворение до конца, и ничего не произошло, хотя сердце у меня колотилось, колотилось так быстро, что даже дыхание, даже счет вдохов и выдохов не смог его унять. Я отложила телефон, отправилась в ванную, умылась, вымыла руки холодной водой, уставилась на свое отражение в зеркале, нашла его измученным и серым, выпрямилась, дерзкая и гордая, придала лицу выражение покорности, поглядела на телефон и увидела, что на умывание ушло почти два с половиной часа.
Меня трясет на полу в ванной.
зараза зараза зараза ВСТАВАЙ зараза зараза ВСТАВАЙ ЖИВО зараза зараза зараза такая ВСТАВАЙ вот зараза
