Память постепенно возвращалась: они втроем сидели в комнате за столом, Барбара призналась Вальбурге, что беременна и при этом не питает ни капли любви к плоду у себя в утробе. Вальбурга выслушала ее и помолчала. А потом принесла им по кружке с подогретым пряным вином. Чтобы вывести стужу из тела и приготовиться к тому, что их ждет, сказала она с улыбкой. А дальше видно будет.
На этом воспоминания обрывались.
Барбара по-прежнему не понимала намерений Вальбурги. Они с Валентином должны были понести наказание. Но Вальбурга ведь не раз помогала молодым девушкам, которые хотели избавиться от плода? Откуда теперь в ней эта злоба? К чему весь этот ужас?… И тут Барбара все поняла.
Так, значит, других девушек тоже постигла кара? Барбара вздрогнула.
Пронзенные кольями, утопленные, похороненные заживо…
Валентин отчаянно пытался подняться, но узлы были затянуты на совесть. Он хрипел, пыхтел и мотал головой. Лицо у него налилось кровью.
– Тихо, тихо, – сказала Вальбурга.
Впервые за все это время она обернулась, и Барбара увидела ее лицо. Оно ничего не выражало, только глаза сверкали, как угольки. Волосы беспорядочно падали на лоб.
«Как одержимая, – подумала Барбара. – Вальбурга одержима!»
– Вырываться бессмысленно, – сказала жена палача, обращаясь к Валентину, который по-прежнему хрипел и издавал неразборчивые звуки. – Господь уже вынес приговор. В тот момент, когда вы явились ко мне с намерением убить, ваша судьба была предрешена.
Послышался плач. В первый миг Барбара решила, что это Валентин или она сама. И только потом поняла, что плачет София. Вальбурга несла ее перед собой в перевязке. Девочка с любопытством смотрела на Барбару. Вальбурга нежно погладила малютку.
– Посмотри хорошенько на свою племянницу, Барбара, – произнесла она мягким голосом. – Господь одарил твою сестру этим ребенком. У нее косолапие, но Магдалена любит ее больше всего на свете. А ты хочешь избавиться от ребенка только потому, что его отец оказался проходимцем… – Она сокрушенно покачала головой. – Об этом надо было думать раньше.
Вальбурга отвернулась и вновь покатила тележку. При этом она продолжала, словно говорила сама с собой:
– Бедное дитя так или иначе умрет. Если тебя не казнить, ты попросишь кого-то еще избавить тебя от него или убьешь сразу после рождения. Я так часто это наблюдала… Так что будет лучше, если это сделаю я. Во имя Господа, как всегда. Нельзя, чтобы некрещеный ребенок слишком долго томился в Чистилище. Ни один ребенок этого не заслужил. В отличие от вас двоих. Убийство есть смертный грех! Мне очень жаль, Барбара, правда. Я полюбила вашу семью. Но такова кара Божья. Господь судит вас, и я – лишь орудие в его руках.
Послышался отдаленный плеск. Они прошли еще немного, и Барбара поняла, что где-то рядом течет ручей. Улица стала шире, далеко позади виднелась колокольня Старого Петра, где они с Валентином еще недавно так счастливо провели время. Дома остались позади, и они оказались на какой-то площади.
И Барбара вдруг поняла, где они.
Вальбурга прошла еще несколько шагов и остановилась. Плеск стал намного громче.
– По-моему, превосходное место для казни, – спокойно проговорила жена палача. – Здесь не раз приводили в исполнение приговоры. Если пекарь продавал скверный хлеб, его вели сюда и окунали в воду. Раньше здесь, кажется, казнили и преступниц. Я сама выбрала это место для этой заносчивой Вильпрехт, – она покивала, довольная своим решением. – Так я буду уверена, что об этом заговорят по всему городу. Может, кто-нибудь из горожан наконец-то задумается… Правда, я давно перестала на это надеяться. Нужно оставить им знак! И поэтому я придумала для вас кое-что особенное.
Вальбурга склонилась над тележкой и стянула с приговоренных тонкое покрывало. Только теперь Барбара обратила внимание, что ее ноги укрыты чем-то еще. Это оказался большой мешок, который Вальбурга принялась натягивать на нее и на Валентина.
– Вы умрете вместе, – говорила она при этом. – Мужчина и женщина. Женщины – убийцы, но виноваты в этом мужчины. Всегда виноваты мужчины.
С этими словами Вальбурга надела на них мешок и аккуратно завязала. Потом она подкатила тележку к конской заводи. Барбара тщетно извивалась в затхлом мешке. Она вспомнила вдруг, что еще пару недель назад сидела у Кошачьего пруда в Шонгау и действительно подумывала о том, чтобы расстаться с жизнью. Теперь ей суждено было утонуть, но она яростно сопротивлялась.
Она хотела жить. Жизнь была так прекрасна!
– Двое влюблены, в себя и друг в друга, едины в смерти, – пробормотала Вальбурга.
Она стащила мешок с тележки, и тот с плеском скатился в воду.
София закричала.
* * *
У дьявола была мохнатая черная шкура. Он заслонял собою почти всю комнату, глаза сверкали красным. С трезубых вил, зажатых в когтях, капала едкая кислота. Дьявол взревел и ударил ими в Симона.
– Не-е-ет!
Фронвизер бросился в сторону. Вилы прошили пол и растворились в воздухе, дьявол тоже исчез. Вместо него Симон увидел сгорбленную ведьму. Она захихикала и обратилась сначала в Вальбургу, а потом в большую черную птицу и, наконец, в извивающегося ужа. Лекарь затряс головой и закрыл глаза. А когда снова открыл, комната стала вдруг совсем маленькой. Превратилась в крошечный ящик, и места совсем не осталось. Симону сдавило горло, он стал задыхаться.
– Это… не… по-настоящему… – прохрипел он. – Этого… нет!
Остатками здравого смысла Фронвизер понимал, что это всего лишь видения. Он почти не соображал, но точно помнил, что Вальбурга несколько часов назад подсыпала ему в кофе какой-то яд. Как там она сказала?
В следующий раз надо сыпать побольше дурмана…
Лекарь знал, что дурман содержался и в мази, которой ведьмы смазывали свои метлы перед полетом. Он сомневался, что мазь действительно давала подобный эффект, – но, если принять такое снадобье внутрь, вполне можно было и улететь… Симон читал в книгах, что дурман вызывал жуткие видения. Человек верил в происходящее и в буквальном смысле летал по воздуху и всюду видел демонов. Также он слышал о случаях, когда молодые люди отправлялись в лес и пили там отвар дурмана – чтобы испытать свое мужество или же познать рай и ад еще на земле.
«Скорее уж ад», – подумал Симон.
Теперь комната расширилась до необъятных размеров и заполнилась чернотой.
Мысли хороводом кружились в голове, вспыхивали как молнии. Вероятно, ему повезло, что он так и не допил кофе и спешно отправился в Нимфенбург. Теперь Фронвизер припоминал, что Вальбурга предлагала ему еще одну кружку. Выпей он и ее, то теперь точно умер бы. Или окончательно лишился рассудка.
Как Вальбурга…
Симон зажмурился и снова открыл глаза, и так несколько раз, чтобы разогнать видения. Затем огляделся. Стены комнаты вздрагивали, словно шкура какого-то зверя. Черные кошки терлись о его ноги и мяукали. Это видения или они настоящие? Симон не знал. Он полагал, что по-прежнему находится где-то в доме. Вероятно, Вальбурга затащила его в подвал, на случай, если появятся нежданные гости. А может, он на чердаке? Этот дом был чертовски большим, он может находиться где угодно!
