– Говорю вам, это происки дьявола! – послышался чей-то голос. – Ха! И выбирает он только красивых девиц.
– Вздор! Это кто-то из палачей, будь они прокляты! – возразил ему другой, широкоплечий извозчик. – Зепп из Гизинга рассказывал мне, что у них как раз встреча в Ау. Презренный, Богом проклятый сброд! – Он показал куда-то на землю, и Симон увидел под ногами у людей продолговатый сверток, вероятно только что вынутый из воды. – Да вы посмотрите! Завязана в мешок, как котенок… С девушкой в Ау убийца сделал точно так же. А другой кол вогнал в грудь! Только палач на такое способен.
– Один палач и тот сулит несчастье, но дюжина – число совсем скверное! – выкрикнул мужчина, приведший к заводи тощую корову. – Вот увидите, эта девица не последняя.
Симон почувствовал, как у него перехватило горло. Собственные заботы показались ему вдруг несущественными. Вместе с Петером они протиснулись к самому ручью. Только теперь лекарю удалось получше рассмотреть сверток.
Это был мокрый мешок, длиной примерно в человеческий рост, хорошо завязанный. Внутри угадывались контуры тела. Очевидно, жертва билась в отчаянии, и сквозь прореху торчала ее нога.
Это была изящная женская ножка, чистая, с аккуратно подстриженными ногтями.
Симон брезгливо отвернулся. Злость его мгновенно улеглась.
– Идем поскорее к деду и Дайблеру, – шепнул он сыну. – Боюсь, теперь у палачей из Совета действительно будут трудности.
* * *
– Вот ты где! Так я и знал.
Михаэль Дайблер тяжело опустился рядом с Куизлем. Якоб сидел за кружкой пива в трактире Ау и курил длинную трубку. Дым окутал палача пахучим облаком.
– Я бежал сюда от самого дома, – пропыхтел Дайблер и махнул трактирщику, чтобы принес пива. – Надо поговорить.
– Если ты про Видмана, давай отложим до следующего раза, – недовольно ответил Куизль. – Обещаю, мы поговорим. Но не стоит сейчас трепать из-за него нервы.
С самого утра палачи собрались на Совет, и речь шла по большей части об их жалованье. Совету хотелось уравнять оплату по каждому отдельному способу пытки и казни, сделать вознаграждение единым по всей Баварии. Однако выяснилось, что не все палачи готовы поддержать эту идею, в особенности Иоганн Видман из Нюрнберга. Из всех палачей он получал самое высокое жалованье. Каждую его отговорку Куизль сопровождал язвительным комментарием.
– Просто ума не приложу, почему я вообще хотел выдать Барбару за этого хлыща, – проворчал Якоб и сделал большой глоток из кружки. – Спившийся отпрыск Хёрманна, конечно, тоже отпадает. Остается только Конрад Неер из Кауфбойерна, хотя и он слишком уж рассыпается в комплиментах. Не знаю, что и делать…
– Забудь ты хоть ненадолго об этом замужестве, будь оно неладно! – прервал его Дайблер. – Есть кое-что поважнее… У заводи нашли еще одну мертвую девушку; мне только что сказали. Убийца ударил ее по голове, а потом запихал в мешок. Скорее всего, это произошло еще прошлой ночью. Мешок, по всей видимости, был привязан под мостом, и его заметили только сегодня утром. Мерзавец утопил бедняжку, как котенка!
– Проклятье! – Куизль отодвинул кружку и обратил все свое внимание на Дайблера. – Кто на этот раз? И откуда она? Ау? Гизинг? Хайдхаузен?
– Нет, она не из этих дыр, – Дайблер покачал головой. – Все куда серьезнее. Это Тереза Вильпрехт, жена богатого мюнхенского патриция. Вот теперь-то убийствами заинтересуется городской совет.
– Хм… убийствами, говоришь? – Куизль глубоко затянулся и выпустил дым. – Значит, ты считаешь, что и это убийство связано с предыдущими? До сих пор я не замечал за тобой такой уверенности.
Дайблер ударил кулаком по столу.
– Неважно, как я считаю. Так считают горожане! И, что еще хуже, они считают, что мы, палачи, причастны к этому. – Он принялся загибать пальцы: – Одной вогнали кол в грудь, другую утопили, третью замуровали живьем. А теперь еще и четвертую завязали в мешок! Для палачей все эти способы…
В этот момент трактирщик принес ему пиво. Дайблер подождал, пока он не удалился, и продолжил шепотом:
– Ты, видно, не в курсе, что сейчас творится в городе. Чего только люди не говорят! И всем вдруг стали вспоминаться какие-то странные убийства прошлых лет… Еще немного, и они повесят на нас все убийства со времен Каина и Авеля. – Он наклонился ближе к Куизлю. – Ты должен что-то предпринять, Якоб! Про тебя говорят, что ты чертовски умен. Так докажи это!
Палач из Шонгау не ответил, и Дайблер продолжил:
– Тебя столько лет не принимали в Совет. Ты сам никогда не говорил этого, но я-то знаю, как это задевало тебя. Теперь ты можешь показать этим чванливым ублюдкам, чего стоишь. И в первую очередь – Видману. Это, по-твоему, мало значит?
Куизль снова промолчал. Он посмотрел, как облака дыма поднимаются к потолку, и только потом ответил:
– Чтобы распутать убийство, нужно для начала узнать о жертве. Ты говорил, что расспросишь людей.
Дайблер облегченно кивнул.
– Расспросил. Я встречался с капитаном Лойблем. Про убийство в Ау он узнал только от нас, но что касается девушки, пронзенной колом, тут ему имелось что рассказать. На ней было простое серое платье, обычное для ткачих. При ней нашли несколько мелких монет и мешочек с травами. Так что на ограбление это не похоже.
Куизль насторожился.
– Мешочек с травами? Что это были за травы?
– Понятия не имею. Может, собиралась окуривать комнату… Зимой многие женщины этим занимаются. Но интересно другое, – Дайблер понизил голос. – Ее продержали несколько дней в покойницкой, чтобы выяснить, кто она. И потом, через пару дней, объявилась девушка, бледная, со светлыми волосами. Она сказала, что убитую звали Эльфридой Таннингер и что она работала в шелкопрядильной мануфактуре в Ау. Лойбль собирался расспросить ее подробнее, но девушка как сквозь землю провалилась.
– Мануфактура в Ау? – переспросил Куизль. – Ты шутишь?
Дайблер рассмеялся.
– Нет, такая и вправду есть. Нашему курфюрсту несколько лет назад взбрело в голову, что Бавария должна сама обеспечивать себя шелком. С тех пор эти сумасшедшие разводят в курфюршеских садах шелкопрядов. На Ангерплац и в Ау построили мануфактуры, набрали бедных девушек, и там они ткут шелк. – Дайблер отпил пива из кружки и вытер пену с бороды. – Не знаю, годится ли этот шелк хоть на что-то. Но девушкам, по крайней мере, не приходится жить на улице. Время от времени люди с фабрики прочесывают улицы, подбирают даже детей, и тем приходится работать. Если кто-то отказывается, тех прогоняют из города.
– Раньше женщина сама сидела за станком, а то и целое семейство зарабатывало себе на жизнь нелегким трудом, – проворчал Куизль. – Теперь этим занимаются десятки человек, и это зовется мануфактурой. А деньги достаются другим!
– Так вот и ворчишь всю жизнь, – Дайблер ухмыльнулся. – Это новое время, Якоб. Нам, старикам, его не понять, оно принадлежит молодым.
