Вскоре из-за деревьев действительно показалась повозка, нагруженная бочками и тюками. Куизль встал посреди дороги и поднял руки в знак добрых намерений. Извозчик потянулся к заряженному арбалету. Но, заметив носилки на краю дороги, явно расслабился.
– У моей дочери лихорадка, – сообщил Куизль старому извозчику, с головы до ног закутанному в шкуры. – Не будете ли вы так любезны взять нас до Мюнхена? Ей срочно нужно к цирюльнику. Мой зять сам не свой от волнения.
Старик кивнул и помог им устроить носилки между бочками.
– У меня у самого дочь в Мюнхене, – проговорил он. – Дай-то Бог, чтобы наши дети пережили нас…
Повозка со скрипом покатила к Мюнхену. Симон взглянул на Еву. Девушка по-прежнему была без сознания и время от времени вскрикивала, словно ее мучили кошмары. По ее лицу, несмотря на холод, струился пот. Должно быть, девушка заболела еще до того, как ее закопали в могиле. Попытки выбраться из-под земли, вероятно, лишь усугубили лихорадку.
Симон попытался представить, как его самого закапывают живьем. Медленно забрасывают землей, засыпают лицо, и он остается без воздуха. Сырая земля и глина тяжелеют, давят на грудь… Он дергается и извивается и при этом не может пошевелиться… Нет, представить такое оказалось не под силу, настолько это было ужасно.
– Я должен был помочь ей, – пробормотал Куизль. – Еще в тот раз, когда говорил с ней через окно. Надо было выбить чертову дверь, размазать по стене эту старую каргу и вызволить девушек. Всех!
– Ну, теперь хотя бы есть надежда, что Магдалена жива, – вполголоса отозвался Симон.
Он погрузился в размышления. Если Йозеффа и ван Уффеле вывезли на телеге Еву, это порождало новые вопросы. С чего бы им заживо закапывать девушку, да еще в нескольких милях от Мюнхена? Если б они решили избавиться от Евы, было бы проще убить ее и сбросить в реку – это не привлекло бы столько внимания. Так к чему эта жуткая казнь?
– По-вашему, Магдалена по-прежнему на мануфактуре? – спросил Симон у Куизля.
Повозка медленно катила по снегу и грязи. Опустилась ночь, и лес черной молчаливой стеной обступил дорогу.
Якоб ответил не сразу.
– Вот уж не знаю. Вполне возможно, что эти двое избавлялись и от других девушек. Может, они просто заперли Магдалену в подвале.
– Чтобы выяснить это, сперва нужно попасть на эту чертову мануфактуру. – Симон вздохнул. – Но эти венецианцы надежно ее охраняют, а стража не может нам помочь, потому что у ван Уффеле могущественные друзья… Что за напасть такая! – Он всплеснул руками. – Я иногда думаю, где мы так провинились и за что нам такое наказание.
– Женские наказания, – неожиданно проговорил Куизль.
Фронвизер посмотрел на него в недоумении.
– В смысле?
Якоб вдруг оживился и нетерпеливо забарабанил пальцами по доскам.
– Мы только и говорим, что эти убийства похожи на казни, – заговорил он с нажимом. – Но почему мы не развивали эту мысль дальше? Все способы, которыми он казнил своих жертв, предусмотрены для женщин. Топят, душат и зашивают в мешок в основном женщин. И закапывают заживо! Почему?
– Но Эльфи вонзили кол в грудь, а женщину в погребе замуровали, – заметил Симон. – А мастера Ганса четвертовали. Какая тут связь?
– Ганса казнили за предательство, за него и предусмотрено четвертование. А вот что касается остального, тут я не знаток. Теперь уже давно никого не замуровывают и не протыкают кольями. Об их значении нужно читать в старых книгах. А времени на это нет… А, дьявол! – Куизль со злостью ударил по борту повозки. – Это когда-нибудь закончится? Почему я, палач, вынужден всякий раз дознаваться до правды?
Он тихо застонал, и Симон осознал вдруг, как же постарел его тесть. В темноте волосы и борода казались совершенно седыми, а морщины на лице – более глубокими.
Лекарь невольно подумал о том, сколько они всего пережили за последние годы. Оба они теряли любимых людей, оба носили в душе глубокие раны. А Куизль достиг того возраста, в котором нормальные люди сидят у печи и смотрят, как падает снег за окном, а перед домом играют внуки. Но вместо этого он вынужден разыскивать свою дочь, которая, возможно, попала в руки к сумасшедшему убийце…
– Все дело в казнях и этих чертовых амулетах, – проговорил наконец палач. – Это словно зашифрованные послания. Что, черт возьми, он хочет сказать этим? Почему то и дело выбирает похожие наказания?
– Потому что он намеренно убивает только девушек? – предположил Симон.
– Это я и так знаю! Но почему?
Якоб склонился над Евой, взял амулет и резко дернул. Шнур оборвался, и медальон оказался у палача в ладони. На нем, как и на других, была изображена Богородица в венце.
– Пресвятая Дева Мария, что ты забыла в этом грязном, очерствевшем мире? – пробормотал Куизль. – Какую тайну ты носишь в себе?
Палач еще долго смотрел на амулет, пока в конце концов не спрятал его в карман.
* * *
Прошло еще больше часа, прежде чем повозка подкатила к Изарским воротам, давно уже закрытым. Но у извозчика, по всей видимости, были свои связи. Несколько монет сменили владельца, и стражники лишний раз отворили ворота. Симон вспомнил карету, затянутую черным пологом, которая несколько дней назад выехала через Зендлингские ворота. В тот раз тоже не обошлось без денег, но сумма, скорее всего, была куда значительнее.
«Этот город как самовлюбленная, алчная потаскуха, – подумал Симон. – Улыбнется только тем, кто щедро заплатит».
В городе в это время было темно, как на дне морском. Только на больших улицах время от времени загорались фонари перед трактирами. Но и они через час начнут закрываться, и тогда на улицах останутся лишь грабители и прочий сомнительный люд.
Симон с Куизлем осторожно сняли носилки с повозки и по узким улочкам двинулись в Ангерфиртель. В саду перед домом несколько кошек замяукали при их появлении. Якоб постучал в дверь, и почти сразу им открыл Дайблер. Он был взволнован не на шутку.
– Ну что? – сдавленным голосом спросил палач. Взгляд его упал на носилки. – Разыскали?
Симон покачал головой.
– Это не Магдалена. Но нужен срочный уход и кое-какие лекарства.
– Она жива? Дайте мне посмотреть на нее…
Из-за спины Дайблера шагнула Вальбурга. Она взглянула на Еву, и дар речи, казалось, покинул ее. Вальбурга поднесла руку к груди и сжала в ладони крошечный медальон, словно молилась, при этом не сводила глаз с девушки.
– Михаэль уже рассказал мне, – проговорила она через некоторое время, повернувшись к Симону. – Как по-твоему, она выживет?
– Думаю, жизни ее ничто не угрожает, – ответил лекарь. – Но она очень слаба. Все-таки она была заживо похоронена – и сама выбралась.
– Господи! – пробормотал Дайблер и отступил на шаг. – Похоронена заживо… – У него тряслись руки, он явно был потрясен.
