За час до полуночи Арсений приоткрыл дверь комнаты и выглянул в коридор — в доме царили тишина и спокойствие, все отдыхали в своих комнатах. Закрыв дверь, он выбрался через окно на газон. Он запасся переносным керосиновым фонарем, хотя света убывающей луны было достаточно.
В темноте парк, хорошо ему знакомый, имел необычный, даже пугающий вид. Двигаясь по аллее, много раз хоженой, он ее не узнавал. Казалось, после смерти любимой эта аллея в знак печали изменила свой облик. Сколько раз вместе с Аней не спеша ходил он по ней, за разговорами не замечая, как бежит время.
«Ах, Аня, Аня, любимая моя! Как это ты не убереглась? Тебя погубили доверчивость и открытость или коварство злодея, обманом заманившего тебя под мост?»
Подойдя к дамбе, Арсений всмотрелся в темноту, скрывающую арочный мостик, где Аня распрощалась с жизнью, и перекрестился. «Пусть земля будет тебе пухом, любимая!» Проходя мимо будки сторожа, он заметил там огонек лампы — сторож, как и положено, бодрствовал. Вот только толку в этом никакого — почему он не пришел на помощь Ане, когда на нее напал злодей? Арсению не верилось, что Аня не пыталась бороться, не кричала. Ну зачем нужен этот сторож, если мимо него можно пройти незамеченным, как сейчас прошел Арсений?
Обойдя пруд, он приблизился к усадьбе Ступачевских, в полутьме выглядевшей черной громадиной. Кроме Дмитрия Петровича, его супруги Зинаиды Ивановны и их младшей дочери Лизоньки в доме проживали прислуга, кухарка и супружеская пара — муж выполнял обязанности камердинера и дворецкого, в торжественных случаях надевая пронафталиненную ливрею, а его жена — горничной.
Неоднократно бывавший у Ступачевских Арсений знал, что левый, примыкающий к дому флигель давно не используется. Однажды Аня повела его в этот флигель. В памяти остались мебель, накрытая серыми от пыли чехлами, подгнившие оконные рамы.
Перед высоким ветхим забором, которым была обнесена усадьба, Арсений остановился. Недавняя уверенность покинула его — ведь то, чем он собирался заняться, было противозаконно, не говоря уже о моральной стороне дела. Тут он спохватился — только теперь заметил, что карман пиджака оттягивает револьвер. Зачем он захватил его с собой? Чего ему бояться?
Из-за забора послышалось ворчание, а потом заливистый лай. Арсений приблизился и тихо сказал:
— Полкан, свои! — и в подтверждение этих слов бросил псу увесистый кусок сала.
Пес сразу замолчал, занявшись подношением. Судя по его впалым бокам, хорошей едой его тут не баловали. Убедившись, что собаке не до него, Арсений подтянулся и ловко перемахнул через забор. Приземляясь, вытянул руки, и это помогло ему не «зарыться» головой в землю.
Приближаясь к дому, Арсений почувствовал, что его охватывает нервная дрожь — он ведь столько раз бывал здесь, встречался с Аней, прекрасно проводил время. Теперь он был уверен, что все делает правильно. Подойдя к заброшенному флигелю, он занялся окном, орудуя захваченным им с собой кинжалом из коллекции Василия Васильевича, но рама не поддавалась. Арсений обошел флигель и на тыльной его стороне заметил дверь. Он снова воспользовался кинжалом и опять безуспешно. Разозлившись, он отошел на несколько шагов и с разбега ударил в дверь плечом, она неожиданно легко поддалась, и он пулей влетел внутрь. И сразу замер, ожидая, что из-за произведенного им шума проснутся обитатели дома, но было тихо. Спальни находились в правом крыле-флигеле, с другой стороны дома.
Внутри было еще темнее, чем снаружи, а керосиновая лампа осталась за забором. Арсений достал из кармана пиджака припасенный коробок со шведскими спичками и стеариновую свечу. Слабый огонь свечи освещал пространство на расстоянии вытянутой руки. Арсений старался двигаться бесшумно, лишь иногда под его весом скрипели половицы.
Войдя в гостиную, Арсений стал двигаться более уверенно, помня, что зеркало находится в углу комнаты. Вот и оно! Арсений сунул револьвер за пояс, резким движением сорвал черную материю, обнажив гладкую поверхность зеркала, тускло отсвечивающую в темноте, почти ничего не отображая, разве что горящую свечку в его руке. Он напряженно вглядывался в него, пытаясь заглянуть в Зазеркалье, скрывающее в своей глубине жуткие тайны, недоступные простым смертным.
— Приди! Я тебя жду! — хриплым голосом повторял он, словно молитву, делая пассы рукой, держащей горящую свечу, как бы показывая дорогу из Зазеркалья в этот мир.
И тут он увидел, как в глубине зеркала возник огонек другой свечи, по мере приближения увеличивающийся. Сердце у Арсения затрепетало, но не от страха, а от желания встретиться с пугающим неведомым, вызванным им из темной бездны потустороннего мира.
7
Прозвучавший среди ночи выстрел был подобен грому и переполошил всех обитателей дома. Во дворе яростно залаял кобель, усилив сумятицу. Никто не мог предположить, что стреляли в доме, поэтому старый слуга, вооружившись дробовиком и имея надежный тыл — супругу в ночной рубашке, с наброшенным на плечи платком, вооруженную чугунной сковородкой, решился выйти во двор. Дойдя до калитки, он услышал голос встревоженного хозяина, в халате и ночном колпаке показавшегося на веранде:
— Что там, Парамон? Кто стрелял?
— Не могу знать, Дмитрий Петрович! Тут никого нет! Да и Полкан давно бы уже поднял всех на ноги, если бы кто лез в дом! — Он крикнул продолжавшему неистово лаять псу, который растянул цепь на всю длину: — Замолчи, окаянный!
Пес замолчал и, поджав хвост, вернулся к будке.
— Может, в доме кто был? — высказала предположение супруга слуги, горничная, все еще сжимая в руке сковородку.
— Молчи, дура, кто там мог быть? И зачем бы кто-то стрелял? — раздраженно произнес Парамон. — Может, кто пошутил по дури — пульнул и убежал?
— Парамон, иди осмотри комнаты! — приказал Дмитрий Петрович и сам вернулся в дом, спеша успокоить жену. — Кто будет так шутить, зная, что я дочь только что похоронил? Бедная моя девочка! — И он перекрестился.
В доме электричества не было, как и во всем селе, поэтому Парамон, держа в одной руке берданку, взял в другую керосиновый фонарь и начал обходить комнаты. Он прекрасно понимал, что если злоумышленник внезапно на него нападет, то он не успеет воспользоваться ружьем. За ним, все также со сковородкой, следовала его супруга.
— Стреляли во дворе, — бурчал Парамон, двигаясь в полутьме — фонарь светил тускло, давно надо было фитиль в нем поменять. — Пока обойдешь все, спать расхочется, так до рассвета и промаешься. Потом целый день из-за недосыпания голова болеть будет. — Он повернулся к жене: — А все твой длинный язык!
— Потру тебе виски водочкой — голова болеть перестанет, Парамоша.
— Если пару стопок пропустить, она скорее перестанет, — оживился слуга.
— Ой, что там?! — вскрикнула супруга, заметив в отражении зеркала стоящие перед ним необычную свечу, издающую вонь, и миску, а затем они услышали странный, булькающий звук.
